Грег Иган - Отчаяние

Я обошел еще комнат десять – двенадцать, оповестил еще четверых: то ли журналистов, то ли ученых – ни одного знакомого лица. По большей части они уже упаковали вещи и ждали, чтобы кто-нибудь сказал, что делать дальше. Ни один не задумался, а разумны ли передаваемые мной указания; мне и самому до смерти хотелось побыстрее выбраться из-под бомбежки, но при мысли о покидающих город миллионных толпах становилось страшновато. За последние пятьдесят лет все самые крупные катастрофы так или иначе были связаны именно с уходящими из зон военных действий беженцами. Может, стоит испытать судьбу, сыграть с бомбами в русскую рулетку?

Последним по коридору, как подсказывала симметричная архитектура здания, располагался люкс – зеркальное отображение номера Мосалы и де Гроот. Я отпер замок копией ключа, но дверь оказалась на цепочке.

Я крикнул в щель. Никакого ответа. Попробовал поднажать плечом: пребольно ударился, но дверь не поддавалась. Обливаясь потом, я двинул по цепочке ногой – от боли потемнело в глазах, швы едва не разошлись, зато сработало.

Под окном, распростершись навзничь, лежал Генри Буццо. Я подошел в полном смятении. Да разве в таком хаосе дозовешься помощи? На нем был красный бархатный банный халат, волосы влажные, будто только что из душа. Биологическое оружие экстремистов? Добрались в конце концов? Или просто сердечный приступ в результате вызванного бомбежкой шока?

Ни то ни другое. Халат был пропитан кровью. В груди зияла пулевая рана. Снайперы ни при чем – окно цело. Присев на корточки, я прижал два пальца к сонной артерии. Мертв. Но еще теплый.

Я зажмурился, заскрипел зубами, стараясь не закричать от отчаяния. Сколько пришлось провернуть, чтобы вывезти с острова Мосалу! А Буццо мог бы спастись без труда. Пара слов, признание допущенной в работе ошибки – и был бы жив. Так просто!

А впрочем, нет, шалишь! Не гордость убила его. Он имел право упорствовать, имел право защищать свою теорию, верна она или нет. Он умер лишь по одной причине: какой-то полоумный антропокосмолог принес его в жертву химерам трансцендентальности.

Во второй спальне я обнаружил двоих охранников, у-мужчин: один полностью одет, другой, видимо, спал. Обоим, судя по всему, выстрелили прямо в лицо. Я был в шоке – не дурнота накатила, а какое-то оцепенение, – но наконец пришел в себя и начал снимать. Может быть, в конце концов состоится суд, а если через минуту отель превратится в груду развалин, больше никаких доказательств не останется. Крупным планом снял трупы, потом прошел по комнатам, снимая все без разбору в надежде запечатлеть как можно больше деталей – чтобы впоследствии можно было полностью восстановить обстановку.

Дверь ванной оказалась закрыта. А вдруг – мелькнула идиотская надежда – был четвертый, свидетель, но ему удалось спрятаться? Я подергал ручку, готов был уже прокричать что-то подбадривающее, когда сквозь оцепенение до меня наконец дошло, что означала цепочка на входной двери.

Несколько секунд я стоял, не шелохнувшись, не в силах поверить, – а потом испугался. Я боялся двинуться.

Потому что услышал дыхание. Тихое, неглубокое, не очень ровное. Будто кто-то пытался совладать с собой. В нескольких сантиметрах от меня.

Я не мог отпустить ручку; пальцы намертво свело. Я положил левую ладонь на прохладную поверхность двери, примерно там, где могло находиться лицо убийцы, – словно надеясь прощупать его контуры, измерить расстояние от кожи до кожи, услышать, как вибрирует, будто крича, каждое нервное окончание.

Кто он? Кто убийца? Кто сумел заразить меня рукотворной холерой? Какой-нибудь незнакомец, мимо которого я прошел в транзитном зале в Пномпене или в запруженном народом универмаге в дилийском аэропорту? Сидевший рядом со мной на последнем участке полета полинезийский бизнесмен? Индрани Ли?

Меня трясло от ужаса. Еще секунда-другая – и готово, пуля в черепе! И все же какой-то частью своего существа я отчаянно желал открыть дверь и увидеть.

Я мог бы передать это в сеть в живом эфире – и уйти в мир иной, совершив блистательное разоблачение.

Снова прогремел взрыв, совсем близко. От ударной волны здание содрогнулось с такой силой, что дверь едва не соскочила с петель.

Я повернулся и бросился бежать.

Путь из города оказался тяжким испытанием, но, наверное, по-иному и быть не могло. Здесь, в толпе, было заметно, что все до единого не меньше меня охвачены ужасом, всех одолел приступ клаустрофобии, всем не терпится двигаться быстрей – и все же люди хранили упрямое, вызывающее терпение, процессия ползла вперед, как новичок-канатоходец, размеряя каждое движение, обливаясь потом от напряжения, обмирая от страха и обуздывая страх. Где-то надрывно плакали дети, но взрослые вокруг меня, когда стихал грохот очередного сотрясающего землю взрыва, говорили осторожным шепотом. Вот-вот – с замиранием сердца ожидал я – рядом с нами обрушится здание, погребая сотню людей под обломками и повергая еще сотню в паническое бегство; но мы благополучно миновали дом за домом, и по прошествии двадцати мучительных минут полоса бомбежки осталась позади.

Процессия все шла. Долго еще, скучившись, как стадо, двигались мы плечом к плечу – ни замешкаться, ни остановиться, только шагать, шагать – но, выйдя за пределы густо застроенных предместий и очутившись в промышленной зоне, где между складами и заводами тянулись обширные пустыри, смогли вздохнуть свободнее и нарушить строй. Плотная толпа рассеивалась, и я разглядел вдалеке, в головах колонны, полдюжины квадроциклов и даже движущийся электрогрузовик.

К тому времени мы шли уже около двух часов, но солнце стояло еще невысоко. Теперь, когда люди двигались не так скученно, нас овевал прохладный ветерок. Настроение понемногу поднималось. Несмотря на масштабы исхода, настоящих стычек я пока не видел. Самое худшее, что довелось мне наблюдать, это муж и жена, громогласно обвиняющие друг друга в неверности. Они были в ярости, но, тем не менее, шагали бок о бок и несли за углы завернутый в оранжевую палаточную ткань узел с пожитками.

Эвакуация явно была отрепетирована – или, по крайней мере, широко и детально обсуждалась задолго до вторжения. Гражданская оборона, план D: отход на побережье. И эта тщательно спланированная эвакуация, с палатками, одеялами, питающимися от солнечных батарей плитами, не воспринималась здесь как катастрофа – а ведь почти в любом другом месте ее восприняли бы именно так. Мы приближались к рифам и океаническим фермам, основному источнику пищи на острове. Протянуть сюда трубопровод с пресной водой и канализационные отводы было совсем несложно. Если бы самым мощным оружием массового уничтожения в современных войнах были жизнь под открытым небом, голод, обезвоживание и болезни, население Безгосударства оказалось бы перед всеми этими бедствиями во всеоружии.