Грег Иган - Отчаяние

– Возможно, пройдут десятки лет, – вещал закадровый женский голос (профессиональная журналистка, с вживленными оптическими нервными отводами), – прежде чем мы узнаем, кем и с какой целью финансировалась оккупация Безгосударства. Нет пока полной ясности и в вопросе, спасет ли островитян от агрессора принесенная ими грандиозная жертва.

Но вот что известно доподлинно. Вайолет Мосала, нобелевский лауреат, менее суток назад в критическом состоянии эвакуированная из Безгосударства, намеревалась сделать этот остров своей второй родиной. Тем самым она надеялась повысить международный авторитет ренегатов, что в конечном счете дало бы возможность группе стран выступить с протестом против объявленного Организацией Объединенных Наций бойкота. И если захват острова был предпринят с целью заставить несогласных замолчать, то, как стало ясно из последних событий, эта попытка была обречена на неудачу. Вайолет Мосала в коме, действия воинствующих фанатиков поставили ее на грань гибели; даже если сегодняшняя ночь принесла народу Безгосударства мир, в ближайшие годы ему придется с небывалым напряжением бороться за выживание – и все же невероятное мужество и одной женщины, и целого народа не так-то просто будет забыть.

На этом передача не закончилась. Показали и кое-что из моих материалов – Мосала на конференции; и снятые самой журналисткой сцены обстрела, величественный исход из города, возведение лагерей, нападение одного из роботов.

Снято и смонтировано просто безукоризненно. Впечатляюще, но никаких спекулятивных заявлений. И все, от первого слова до последнего, – совершенно неприкрытая (но безупречно честная) пропаганда в пользу ренегатов.

Мне бы ни за что не сделать и вполовину так здорово.

Самое главное, однако, было еще впереди.

Когда на экране вновь возникли темные воды лагуны, журналистка назвала себя:

– Сара Найт для ЗРИнет из Безгосударства.

Если верить сетям персональной связи, Сара Найт до сих пор находится в Киото, и связаться с ней невозможно. Лидия на мой звонок не ответила, но я разыскал ассистента режиссера ЗРИнет, который согласился передать Саре сообщение. Она перезвонила мне через полчаса, и мы с Акили выудили из нее всю историю.

– Когда Нисиде заболел в Киото, я высказала японским властям все, что думаю по этому поводу, но пневмококк, который он подхватил, демонстрировал все признаки естественных штаммов, и никто не верил, что болезнь вызвана «троянцем».

(«Троянцы» – бактерии, способные воспроизводить десятки поколений, сохраняя латентную патогенность, без каких бы то ни было симптомов и иммунной реакции, а потом бесследно разрушаться, вызывая инфекционное заболевание, очень схожее с естественным и подавляющее иммунную систему организма.)

– За мной уже числилось столько скандальных публикаций! Да к тому же никто не верил, даже родственники Нисиде, и я решила уйти в тень.

Долго разговаривать мы не могли, Саре нужно было отправляться брать интервью у ополченца-водолаза; но, когда она уже собралась отключиться, я, запинаясь, выдавил:

– Этот фильм о Мосале… Эта работа должна была достаться тебе. Ты этого заслуживала.

Она отмахнулась было со смехом: мол, быльем поросло, но потом оборвала себя и ровно проговорила:

– Все верно. Я потратила на подготовку полгода, вникла во все как никто – и тут появился ты и в мгновение ока умыкнул мой заказ. Еще бы – любимчик Лидии, она уж и не знала, как тебя ублажить.

Как трудно оказалось произнести эти слова! Такая очевидная несправедливость – да я и сам тысячу раз себе в этом признавался, – и все же какие-то остатки гордости, уверенности в собственной правоте просто рот не давали раскрыть.

– Я злоупотребил своими возможностями. Извини, – произнес я.

Сара неторопливо кивнула, поджав губы.

– Ладно. Извинение принимается, Эндрю. Но на одном условии: вы с Акили дадите мне интервью. Инфицированием тут дело не ограничивается, и я не хочу, чтобы эти подонки, из-за которых Вайолет лежит в коме, вышли сухими из воды. Мне нужно знать все, что произошло на рыболовном судне.

Я повернулся к Акили. Он(а) кивнул(а).

– Конечно.

Мы обменялись координатами. Сара находилась на другом конце острова, но вместе с ополчением объезжала все лагеря.

– В пять? – предложил я.

Акили, смеясь, бросил(а) на меня заговорщицкий взгляд.

– Почему бы нет? Все равно этой ночью в Безгосударстве никто не спит.

Лагерь шумно праздновал победу. Люди со смехом и криками носились между палатками, по матерчатым стенам скользили причудливые тени. На центральной площадке гремела музыка – через спутники ловили Тонга, Берлин, Киншасу; кто-то где-то раскопал – а может, и сам смастерил – шутихи и устроил фейерверк. У меня в крови еще бушевал адреналин, но усталость давала о себе знать. Я и сам не знал, чего мне хочется: то ли влиться в ликующую толпу, то ли свернуться калачиком и отрубиться недельки этак на две. Но я не сделал ни того ни другого: обещал – значит, обещал.

Мы с Акили сидели на спальном мешке – тепло одетые, плотно застегнув палатку; запасы электричества убывали. Несколько часов провели мы, то болтая, то просматривая сети, то впадая в неловкое молчание. Отчаянно хотелось, чтобы и Акили окутала аура неуязвимости, которую, пережив свой воображаемый апокалипсис, ощущал я вокруг себя. Хотелось утешить хоть как-нибудь. Только вот как? Разум точно парализовало. Язык чужого тела стал для меня непостижим: как, в какой миг прикоснуться? Не знаю. Да, совсем недавно, обнаженные, мы лежали рядом – но я все не мог отделаться от чувства, что для меня это значило куда больше, чем для Акили. Итак, мы сидели, не касаясь друг друга.

Я спросил, почему он(а) не упомянул(а) при Саре об эпидемии смешения.

– А вдруг она восприняла бы это достаточно серьезно, объявила бы на весь мир, а тогда – паники не миновать.

– А тебе не кажется, что люди будут меньше паниковать, зная причину?

Акили фыркнул(а).

– Даже ты не веришь моим объяснениям причин. Так чего же ждать от остальных, кроме непонимания и истерии? Так или иначе, после момента «Алеф» «жертвы» во всем разберутся куда лучше, чем им разъяснит любой, до кого смешение еще не докатилось. И тогда проблема паники вообще не возникнет: Отчаяние исчезнет само по себе.

Неподдельная убежденность звучала в этих словах – лишь на последней фразе голос Акили дрогнул.

– Так почему же, – осторожно начал я, – умеренные воспринимают ситуацию настолько превратно? У них есть суперкомпьютеры. Антропокосмологию они, похоже, знают не хуже прочих. Если они ошибаются насчет раскручивания клубка…

Акили смерил(а) меня долгим тяжелым взглядом – до сих пор окончательно не решил(а), насколько мне можно доверять.