Грэй Грин - Кетополис: Киты и броненосцы

– Я, братие, не буду плести перед вами кружево словес, как могут некоторые, – дядюшка Томаш встал и повернулся лицом ко всем ионитам, не упустив случая метнуть насмешку в чей-то адрес. – Скажу просто: по возрасту и положению диакону Петару давно пора выполнять обязанности ионита в ежегодном паломничестве на борту корабля. И вот беда, преследовавшая диакона, по Божьей воле благополучно разрешилась. Составляя списки отправляющихся с флотом, мы, конечно, не могли такого предполагать. И кто же, кроме самого брата Мигеля, виновен в том, что накануне выхода в море – в строжайший для ионитов пост, братие, да, да! – он решил полакомиться рыбкой?..

Томаш развел руками. Вся его коренастая фигура выражала торжествующее недоумение.

– Могу я сказать слово в свою защиту? – прозвучал резкий голос из гущи ионитов. Поднялся тот самый молодой священник, который проявлял к Петару непонятную неприязнь. – Прежде всего, это была не рыба, а китовья печенка. Затем, мой духовный наставник, дон Марчелло, отпустил мне все грехи, наложив подобающую эпитимию.

Дон Марчелло уже воздвигся в первом ряду укоризненной статуей.

– Что, собственно, происходит здесь, братие? – обратился он к ионитам, нарочито не обращая внимания на дядюшку Томаша. – Пресвитер решил оказать протекцию своему племяннику и двигает его вверх всеми правдами и неправдами. Я говорю «неправдами», братие, потому что никто не знает доподлинно, что за беда имелась у диакона Петара и почему она исчезла… столь неожиданно и кстати.

Епископ движением руки остановил набычившегося пресвитера:

– Здесь не может быть никаких сомнений, я лично исповедал диакона Петара.

– … и при чем здесь рыба, братие? – нимало не растерявшись, дон Марчелло плавно перешел к другой теме. – Да, брат Мигель отведал китовьей печенки, чтобы поддержать свои силы перед паломничеством… Но разве кит – рыба?! Даже детская считалка, которую знает в Кето каждый ребенок, говорит, – дон Марчелло поднял палец, отбивая ритм: – «Кит – не рыба, это Зверь! Ты уж этому поверь!»

– С точки зрения устава ордена, разницы здесь нет, – упер дядя Томаш руки в бока. – Мы не едим ни рыбы, ни – тем паче! – китятины, чтобы почтить страдания пророка Ионы в китовьем чреве. На мой взгляд, достойной эпитимией за такое прегрешение против устава и духа – да, да, духа ордена! – может стать только отказ в паломничестве.

– С точки зрения устава, разницы, может, и нет, – дон Марчелло не собирался сдаваться. – Но есть с точки зрения истины. Если пресвитер погрешил против истины в одном – наверное, может погрешить и в другом?! Достоин ли выполнять столь важную миссию, как охрана душ наших доблестных моряков, этот человек?! – Длинная тень от указующего перста дона Марчелло уткнулась Петару в грудь. – Я не знаю, как он принимает исповеди, однако свидетельствую, братие, что своими глазами видел сегодня, как прихожанка вырвалась из его исповедальни, словно он… оскорблял ее, и, спотыкаясь, покинула собор!

– И я свидетельствую! – оживился в задних рядах брат Мигель. – Дама убегала от него, а он догонял ее, выкрикивая: «Слышите ли вы китов?!» – передразнил южанин.

– Конечно, конечно, – нарушитель устава ордена будет нам наилучший свидетель! – Даже неровный свет свечей не мог скрыть, как побагровело лицо дяди Томаша.

– Пусть скажет за себя диакон Петар, – предложил епископ.

Петар встал. Настал момент, когда он должен был рассказать, к чему пришел за сегодняшний долгий день, но собраться с мыслями было сложно.

– У прихожанки было сильное горе, о котором она так и не решилась мне поведать, – произнес он бесцветно.

– И при чем же здесь киты, достопочтенный диакон? – с сарказмом приподнял брови дон Марчелло.

– Киты при том, что я собираюсь сказать всем вам, братие, – нескладно ответил Петар. – Епископ, пресвитер, спасибо вам за доверие… И вы, дон Марчелло, не старайтесь о вашем… воспитаннике – я отклоняю предложение плыть с эскадрой.

– Слышите – он сам признал, что недостоин! – воскликнул брат Мигель ликующе. На дядю Петар пытался не смотреть.

– Я не признавал ничего такого, брат Мигель. Напротив, я хочу остаться в Кетополисе, потому что сейчас иониты важнее здесь, в городе, чем на флоте. И я прошу совет прислушаться к моим словам и сделать верные выводы.

Краем глаза он видел, как обмениваются жестами дядюшка Томаш и епископ. Голос главы ордена прогудел:

– Если вы уверены, – многозначительная пауза, – уверены, что знаете что-то, чего мы не учли – говорите, диакон, мы слушаем.

– Наш орден действует во имя святого пророка Ионы, – начал Петар. – Мореходы чтут нас, надеясь, что покровительство святого поможет им спастись на море, и мы их поддерживаем в этой мысли… Но вспомните, братие, ведь каждый из нас знает книгу пророка наизусть: спасение Ионы из чрева кита есть лишь часть истории. За что кит поглотил Иону? За то, что тот не хотел проповедовать в Ниневии, что город погряз в грехах и подлежит разрушению! И когда освободил кит святого, то «встал Иона и пошел в Ниневию, по слову Господню; Ниневия же была город великий у Бога, на три дня ходьбы»… Пошел проповедовать о грехах, братие! А не стал благословлять на убийство китов, как это делаем мы с вами, зовясь его именем!..

– Вы что же, осуждаете уничтожение китов, диакон? – выкрикнул кто-то среди поднявшегося ропота.

– Братие, ведь это Господь повелел киту сначала проглотить Иону, потом извергнуть на сушу! Киты – всего лишь орудие Господне! Наверняка не один только я, а многие из вас слышали на исповедях, как говорят о голосах китов в голове закоснелые грешники! – Петару пришлось повысить тон. – Голоса китов – это предупреждение о конце, грозящем городу грешников, в который превратился Кетополис! И уничтожать китов, грозящих Кетополису, – то же самое, что пытаться уничтожить архангела Гавриила, трубящего конец света!

– Да он, никак, начитался запрещенных графических романов! – не сдержал смешка дон Марчелло. – Помните брата Тибо Роббса? Он ведь перед самоубийством, прости Господь его грешную душу, стихи оставил, там тоже про китов было… Сейчас припомню… Вот: «Да возрадуется Андрей с Китом, в одеяниях синего цвета, который есть сочетание неповоротливости и проворства. Ибо они обращают против меня свое железо гарпунное, потому что я беззащитнее прочих. Да возрадуется Иаков младший с Трескою, принесшей денежку Иисусу и Петру. Ибо из глаз Божьих падают сети, уловляющие людей к их спасению…»

– Однако, как хорошо ты знаешь стихи бедняги Роббса! – вскричал дядя Томаш. – Видать, за душу взяли?!

– Прекратите! – голос епископа напоминал судовой колокол. Спорщики притихли. – Сын мой, – без всякой теплоты спросил епископ у Петара, – понимаешь ли, что твои слова напоминают ересь?