Грэй Грин - Кетополис: Киты и броненосцы

Вокруг зрели яблоки.

Мне удалось организовать ему прогулку по берегу. За нами шли охранники.

Увидели запутавшегося в сетях кита.

– Давай посмотрим?

– Мы прокатимся на лодке, можно? – спросила я охрану, доставая из кармана жемчужное ожерелье.

На берегу моря лежала старая морская шлюпка.

Вдали плескалось китовое стадо, не желая бросать собрата, попавшего в беду.

– Ричард, давай подплывем поближе к бедняге, посмотрим?

– Это разве не опасно?

– Не стоит бояться кита, если ты не собираешься его убить.

– Откуда им знать, чего кто хочет?

– Они чувствуют.

Охранники следили за нами с берега.

Я попыталась заговорить с Ричардом о зле, что приносят его графические романы, но он меня не понял. Не захотел услышать.

– Что за папка?

– Новые рисунки, хочешь – посмотри.

Я смотрела рисунки, и это было страшно. Я отложила папку.

Ричард греб, а я перебирала детали браслета – маминого браслета. Она подарила мне его в тот злополучный день рождения – в мои десять лет. Мама верила, что браслет защитит нашу семью от злых духов. Отец, увидев, порвал его, швырнул в сторону и вышел. Я ползала по полу и собирала в подол костяные фигурки китов, деревянную – женщины, цветные бусинки и зубы кашалота. Спустя много лет модницы в разных странах просили меня продать браслет за любые деньги – он был очень красив. Но это был не просто браслет, это был амулет.

Маме было проще. Она распоряжалась своей жизнью. Мне нужно было решить за другого. Как быть, если твое личное горе – благо для всех?

Киты пускали фонтаны. Мне казалось, сейчас я услышу их песни. Но киты не пели.

Тогда запела я, вспоминая, что пела на берегу мама. Я не знала слов, они рождались сами. Словно мама пела моим голосом… В собственном пении я разобрала только два слова «орка оркинус» – несущая смерть. Не стоит бояться кита, если ты не собираешься его убить. Или если о помощи его не просит другой кит. Тогда добродушные создания становятся агрессивны, умны и очень опасны.

Неожиданный удар подбросил лодку в воздух. Листы графромана чайками взметнулись вверх.

Мы с Фоксом полетели в воду.

Вынырнув, первым делом я увидела Ричарда.

А рядом – кита. Огромная тупая туша с бессмысленным взглядом, как думают слишком многие… Нет, у него были очень умные глаза.

Он слушал. Он ждал. Это было просто невероятно.

– Уплывай, Либби! – крикнул Фокс. – Я тебя прикрою.

Смешной. Как он смог бы меня защитить? Ударив кита в нос?

Охрана металась на берегу. У них было оружие, но, стреляя в кита, они могли попасть в нас с Фоксом…

– Нет. Так надо, Ричард.

Качаясь на волнах, я запела снова. Орка оркинус. Орка оркинус – это же я, ничтожная Либби Герц.

Кит поднял хвост и ударил Ричарда.

Тело исчезло в глубине.

По воде расплылись круги.

– Плыви, Ричард.

Черно-белые рисунки окрасились красным.

Меня немедленно схватили. Это же я затеяла прогулку.

Тело Фокса не нашли. Четырехчасовой поиск тела с лодок и дирижабля не привел ни к чему.

В связи с чрезвычайной ситуацией меня доставили к самому Канцлеру.

Никто не знает, о чем мы говорили.

Никто не знает, почему он меня отпустил.

Всех, кто следил за Фоксом в тот день, выслали из Кето на материк.

По крайней мере, так сказали мне.

Я не стала просить бумаги и считывать настоящее знание подушечками пальцев. Мне была не нужна правда.

Я сильная. Но еще четыре смерти на совести я не потяну.

Несколько месяцев я не выходила из дома. Если бы не Лизи, я бы умерла с голода. Она силой запихивала куски мне в рот.

За окном шумел ветер – сердитое дыхание хозяина жизни.

Я пошла в Горелую Слободу к перекройщице.

У меня было к ней дело на пару крон – мне нужно было вырезать сердце. Себе.

– Сделайте мне железное. Да хоть из соломы. Оно и так неживое.

– Сердце нельзя, голубушка, – сказала перекройщица. – Хочешь китовый ус в талию или шпильку в голову?

– Мне нужно сердце.

– Сердце нельзя.

Когда я уже лежала на столе, передумала. Пусть болит.

Пока болит – живая.

Тогда я нарисовала первого кита.

Он улыбался.

Нельзя такое говорить десятилетним девочкам. Нельзя взваливать на них такой груз.

– Это ты виновна в гибели матери. Она пообещала вернуться к китам, если ты прозреешь! – кричал отец.

– Папа, ты никогда не верил маминым историям, называл их сказками! Ты же не веришь в них?

Мне казалось, это ему десять лет, а не мне.

– Не верю.

Но по глазам я видела: верит. Не хочет верить, но верит.

С одежды течет вода.

– Папа… ты… ты пошел за ней? За мамой?

– Я пытался несколько раз. Меня отвергли, вытолкнули. Чертовы киты выкинули меня на берег. Они не взяли меня с собой. Они даже не дали мне утонуть.

– Ты хотел стать китом?

– Я ненавижу китов.

Он плачет. Я думала, течет с его волос, но потом поняла: это слезы. По заскорузлой коже текут слезы, смешиваясь с водой. Папа плакал первый и последний раз в жизни.

Он любил меня – по-своему, конечно. Но так никогда не простил мне этих слез, своей слабости.

А я его простила. Любовь – странная штука: можно любить и ненавидеть одновременно, любить и бросить. Я могла сломаться и зачерстветь, но меня спасла музыка, звучащая в моей голове. Я не слышала песни китов, но я слышала мамины песни.

Я простила отца.

Но понять не смогла.

На камнях за мостом я рисовала мелом улыбающихся китов. Вокруг смеялись дети и тоже начинали их рисовать. Подходит офицер, некоторое время стоит, смотрит.

Уходит.

Раздается крик:

– Опять она! Нарушаем, барышня?

Меня схватили за запястья, тащат.

Полиция. Я снова арестована.

Хорошо, что сегодня дежурит Старый Сэл.

– Иди, Либби, и больше не попадайся, – говорит он.

Он со мной давно на «ты». Глаза отеческие. Мне нравится Сэл, а ему нравлюсь я.

Меня арестовывали столько раз, что мы успели подружиться. Мне везет, меня все время отпускают и строго велят больше не безобразничать.

Киваю.

Сэл знает, что я не прекращу рисовать.

Я знаю, что он не прекратит меня ловить.

Мы понимаем друг друга. Мы по разные стороны баррикад, но каждый должен делать свое дело.

…Никто не знает, о чем в день гибели Фокса говорил со мной Канцлер.

Никто не знает, почему он меня отпустил.

Он смотрел на меня как на врага. Седой, страшный.

Кричал:

– Девчонка, дрянь. Ты будешь арестована!

Взгляд бил как гарпун.

– Обращайтесь ко мне на вы, господин Канцлер.

В глазах впервые мелькает что-то человеческое.

– Либби… я…

– Я знаю, папа.

…Завтра Большая Бойня – ее мне не пережить. Я еще успею уплыть из Кето, я договорилась с капитаном одного суденышка. Уплыву, чтобы вернуться и продолжить. Может быть, мои старания смешны, но это все, что я могу сделать для города… для мамы. Для Ричарда.