Джек Макдевит - Полярис

– Хорошо бы, – вздохнул Алекс. – И чем быстрее, тем лучше.

– Стараюсь как могу.

Искусственной гравитацией обычно управляет искин. Чтобы вернуть исходный показатель, мне пришлось заглянуть в руководство и ввести еще несколько чисел. Мы вновь обрели нормальный вес.

Некоторое время Алекс ошеломленно молчал.

– Ну что, какова обстановка? – наконец спросил он.

– Хорошего мало. Дрейфуем в горячей зоне.

– Горячей?

– Здесь сильное излучение. Давай посмотрим.

Несмотря на заявления Белль, телескопы прекрасно работали. На ручное управление они, однако, не рассчитаны, так что мне пришлось включать и наводить каждый из них по отдельности. Телескопов было шесть, и на все это потребовалось время. На дисплеях начали появляться картинки одна за другой.

«Белль-Мари» находилась в самом центре светового шоу.

На мониторах метались два ярко-голубых огня: вроде танца с саблями, только вместо сабель длинные искривленные лучи.

– Что за чертовщина? – изумился Алекс. Примерно такой же эффект мог бы произвести древний маяк, если бы его лампа беспорядочно болталась внутри, при этом бешено вращаясь.

Судя по всему, лампой была голубая звезда.

Алекс смотрел на меня, пытаясь расшифровать выражение моего лица:

– Так что же это?

– Рамзес.

– Пульсар?

– Судя по всему, да.

Я прижала к ушам наушники, внимательно ловя звуки, затем включила громкоговоритель, и мостик заполнился странным шумом – как если бы о корпус ударялись волны ледяного дождя.

– Приятного мало, – заметил Алекс.

– Мы летим прямо на эти огни.

– И что случится, когда мы окажемся там?

– Поджаримся… если будем еще живы. Уровень радиации уже растет.

Алекс выругался, что делал довольно редко, а затем холодно заявил:

– Нужно что-нибудь предпринять.

Я и сама была сильно потрясена.

– Не могу поверить, – сказала я. – Стоит оставить корабль под присмотром кретинов – и на тебе.

Кто-то перепрограммировал или заменил Белль. Скорее всего, второе.

Алекс смотрел на меня широко раскрытыми глазами, словно обвиняя меня – «как ты могла такое допустить?»

Вспыхивали все новые предупреждающие огни. Уровень внешней радиации продолжал расти. Я проверила время полета, расстояние от Сакракура до Рамзеса, состояние, которого квантовые двигатели должны были достичь перед переходом. Вне всякого сомнения, это был Рамзес – коллапсировавшая звезда или, возможно, выгоревшие остатки сверхновой. Я не слишком хорошо разбиралась в небесной физике, но понимала, что от этой твари лучше держаться как можно дальше.

Лучи промелькнули мимо, так быстро, что слились в размытый след. Я зафиксировала один из них на экране:

– В основном это поток гамма-лучей и фотонов.

– Можем мы от него убраться?

Мы направлялись прямо в космическую мясорубку, не имея ни энергии, ни возможности изменить курс.

– У нас нет двигателей, – сказала я.

– Сколько времени в запасе?

– Часов семь.

– Как насчет прыжковых двигателей? Мы можем отсюда выскочить?

– Без главных они бесполезны. – Я включила гиперсветовой передатчик. – Арапол, говорит «Белль-Мари». Терпим бедствие. Дрейфуем возле Рамзеса. Высокая радиация. Требуется немедленная помощь. Повторяю: терпим бедствие.

Добавив координаты, я поставила сообщение на повтор и начала передавать.

На своевременную помощь можно было не рассчитывать, и я начала действовать, исходя из того, что нам придется спасаться самим. С этой целью я собрала всю возможную информацию о пульсарах вообще и о Рамзесе в частности. Раньше у меня ни разу не возникало повода интересоваться этими объектами. Я всегда считала, что о пульсарах следует знать лишь одно: «Держись от них подальше».

– У него очень сильное магнитное поле, – сказала я Алексу. – Тут говорится, что магнитное поле быстро перемещается, иногда с околосветовой скоростью. Оно взаимодействует с магнитными полюсами, и возникает картина, которую ты сейчас наблюдаешь.

– Огни?

– Угу. В форме конуса. – На одном из экранов все еще виднелась неподвижная картинка. – Их два. Рамзес – нейтронная звезда. Она довольно быстро вращается, и конусы вращаются вместе с ней.

– Я бы сказал, чертовски быстро. Они сливаются в сплошное пятно.

– Звезда совершает примерно один оборот за три четверти секунды.

– С такой скоростью она вращается вокруг своей оси?

– Да.

– Как, черт возьми, это возможно?

– Она невелика, Алекс. Похожа на ту, что врезалась в Дельту К. Всего несколько километров в поперечнике.

– И крутится как сумасшедшая.

– Именно. Это еще ничего, некоторые делают сотни оборотов в секунду.

Оба голубых светящихся конуса исходили из нейтронной звезды. Их узкие концы были нацелены на пульсар.

Позже я выяснила, что пульсар, как и любая сверхплотная звезда, с трудом выдерживает собственный вес. Он продолжает сжиматься, пока не достигнет определенной устойчивости, и чем больше сжимается, тем быстрее вращается. Суть в том, что по мере уменьшения пульсара его магнитное поле становится все более плотным и мощным. Звезда превращается в динамо-машину.

– Вот сволочи! – буркнул Алекс. – Надеюсь, мы доберемся до тех, кто это сделал.

– Считай, нам повезло, что квантовые двигатели не слишком точны. Иначе нас могло бы зашвырнуть прямо в звезду. А так – хотя бы передышка.

До пульсара было шестьдесят миллионов километров. Диаметр конусов на таком расстоянии составлял почти шесть миллионов километров. Они плясали в небе прямо перед нами.

Температура корпуса повысилась, но в пределах допустимого. Внутреннее энергоснабжение работало, в позиционных двигателях оставалось топливо. Искин был мертв. В нашем распоряжении имелся лишь компьютер, отключенный от искусственного интеллекта.

– Как изменить курс корабля, не имея возможности запустить двигатели?

– Может, начнем выбрасывать мебель из шлюза? – предложил Алекс.

Если придерживаться любого разумного определения звезды, Рамзес следовало признать мертвым. Он коллапсировал, раздавленный собственным весом. Его ядерное пламя давно выгорело, но магнитное поле стало в триллион раз более мощным, чем у Окраины или Земли, и извергало бурные потоки заряженных частиц.

Бо́льшая их часть разлеталась от поверхности звезды вдоль магнитных силовых линий, прочь от северного и южного магнитных полюсов. Соответственно, потоков было два, по одному на каждый световой конус. Узкие возле источника, они расширялись по мере того, как уходили в космос. Именно эти потоки, в той или иной степени привязанные к бешено вращающемуся телу Рамзеса, создавали эффект маяка. Но маяк крутился так быстро, что размывались даже лучи света.