Роберт Шекли - Лабиринт Минотавра (сборник)

Смещающиеся поверхности не сталкивались – взаимодействие между ними до поры исключалось, допускалось лишь преходящее наслоение. Впечатление этот участок лабиринта, участок наслоений, производил волшебное, упоительное. Тесею очень нравилось, что самые разные вещи вдруг появляются ниоткуда, наступают на него, а потом удаляются. Вот подплыл и проплыл целый замок, и на бастионах было полно людей – они помахали ему, как самые нормальные туристы. А затем он, без предупреждения, попал в трясину.

В трясине было полутемно, словно в сумерках, колышущиеся тени смыкались с длинными диагоналями древесных стволов. Стояла тишина, нарушаемая лишь отдаленным шелестом чьих-то крыльев. По мере того как тускнели краски вечернего неба, вода в трясине вроде бы поднималась, и белесый мир с разбросанными там и сям нечеткими линиями на мгновение стал напоминать один из искусных японских рисунков, которые иным зрителям кажутся превышающими их понимание. И тут до Тесея донесся долгий неутешный крик морской птицы, вновь шелест крыльев в небе – и жужжание москитов.

Трясина была древняя, очень древняя. В забитых грязью гротах глубоко под поверхностью, на длинных скамьях по стенам, расположились бесчисленные слепые скелеты и аплодировали тонюсенькими висюльками – некогда руками – всему, что бы ни увидели. Всего важнее, что трясина породила особый возвышенный тип речи, который часто зовется болотным трепом и служит в дискуссиях просвещенной цели оправдать все, что бы ни случилось в дальнейшем.

Толчок, безумный чавкающий звук – и Тесей, вырвавшись из цепкой грязи, вновь оказался на твердой земле. Он, признаться, вздохнул с облегчением – и тут вся трясинная конструкция начала распадаться: вероятно, строили наспех. Выяснилось, что он опять идет по дороге – он идет, а не дорога едет, – и что горы также прекратили перемещаться.

Дорога кончилась. Тесей продрался сквозь какие-то шипастые заросли, впрочем, не обращая особого внимания на окружающее. И все же был достаточно бдителен, чтоб отпрыгнуть, когда из зарослей к нему устремилось нечто длиннющее, худющее, синевато-серое.

Как и многих из нас, Минотавра считали чудовищем гораздо более страшным, чем он того заслуживал.

В сущности, Минотавр не чувствовал себя чудовищем. Не его вина, что ему на долю выпала необычная внешность. Он не стремился убивать, разве что в порядке самозащиты, как придется убить этого безумного Тесея, который все преследует и преследует его с целью нанести невосполнимый физический вред.

Минотавр всей душой хотел бы примириться с Тесеем, пожать герою руку и выбросить из головы всю историю, если бы только кто-нибудь взялся это устроить. Он даже выступал с таким предложением, запускал пробные шары, только запуски были проигнорированы. Видно, не остается ничего другого, кроме как продолжать носиться по дурацкому Дедалову лабиринту до тех пор, пока не удастся устроить засаду, захватить Тесея врасплох и разделаться с неуемным героем раз и навсегда либо заставить того прислушаться к голосу разума.

Увы, ни одна из версий легенды не благоприятствовала такому исходу. Это обескураживало Минотавра – однако, будучи предрасположен к буддизму, он верил, что неразрешимых задач просто не существует.

Смехотворнее всего то, что придется по-прежнему прикидываться чудовищем и жить в постылой минотаврячьей ситуации – а ведь в глубине души он вообще не считал себя Минотавром. Минотавр был убежден, что, вопреки внешним признакам, он на самом-то деле единорог. Убеждение основывалось на том, что, сколько он себя помнил, им владело желание возложить голову на колени девственницы.

В общем, у Минотавра было тело минотавра, а душа единорога.

До сих пор он не делился своим сокровенным секретом ни с кем, даже с лучшим другом Тесеем, да и затруднительно это было бы при создавшихся обстоятельствах. Он молчал не потому, что боялся людского осуждения и насмешек. Те, кто работает в лабиринте, – представители шоу-бизнеса, а следовательно, люди современные, терпимые, исповедующие либеральные взгляды. Уж скорее сам Минотавр был старомоден. Или, может, не старомоден, а замкнут – потому и сходил за чудовище. Он не хотел, чтоб его сексуальные пристрастия стали общим достоянием и предметом обсуждения на вечеринках. Минотавр знал, что вечеринки в лабиринте случаются, хоть его туда и не приглашают.

Он был разборчив, что вполне типично для единорогов, робких и горделивых, нимало не похожих на минотавров, – настоящие минотавры с грудью, обросшей шерстью, увлекаются сексом и насилием и вовсе не заботятся о том, кому и что о них известно.

Возложить голову на колени девственницы – вот высшее блаженство! Однако Минотавр, кажется, ни разу не встречал живых девственниц, только умерших, притом умерших не по его вине, да если бы и сыскал живую, не проявил бы к ней интереса, потому что был влюблен в Ариадну; вот единственная, кого он желал, единороги не падки до беспорядочных связей, а он был уверен, что рожден единорогом.

Факт есть факт: Ариадна, по всей вероятности, не девственна. Такой вывод напрашивался сам собой. Минотавр, конечно, не наводил справок – но она же вышла замуж за Тесея, и это наложило на нее серьезные сексуальные обязательства. Но, несмотря на замужество, несмотря на то, что ныне Ариадна живет с Дионисом, ее окружает несомненная аура девственности – уж на такие вещи у единорогов нюх безошибочный. Единорогам дано знать правду сердцем, а сердце не обманешь.

Совершенно не исключается, что Тесей и Ариадна не довели свой брачный союз до логического конца. По какой бы то ни было причине. Может, в этом и состоит подлинная причина, отчего Тесей бросил ее на Наксосе. Тесей – эллинский мужлан, грек-самец, и он ни за что не простит женщине того, что не овладел ею. А уж герою такого унижения и подавно не вынести. Провал в постели для Тесея – достаточное основание для того, чтобы покинуть женщину. И, естественно, он ни за что не станет распространяться о подобном происшествии, поскольку это плохо отразилось бы на его мужской репутации.

Минотавр и сам понимал, что рассуждения шиты белыми нитками. Ну и что из того? Пусть для других она не девственница, для него в ней осталось девственности с избытком. Более всего на свете ему хотелось бы остаться с ней наедине и возложить голову ей на колени.

Сколько раз он воображал себе, как это будет! На досуге он даже планировал ампутировать один рог, чтобы облегчить себе задачу и не повредить ее мягкое бедро. Он, правда, еще не решил, каким именно рогом пожертвовать, но решение будет принято, когда найдется хороший хирург – предпочтительно Асклепий, король костоправов, хотя и гонораров Асклепий требует королевских. И ведь Асклепий тоже шляется где-то здесь в лабиринте со своим черным врачебным саквояжиком. Минотавр отыщет искусника и условится об операции, рогоэктомии, – не так уж она сложна, куда проще операции, например, по перемене пола.