Роберт Шекли - Лабиринт Минотавра (сборник)

– Тогда учтите вот что, – сказал Кромптон, – ваша личность находится в дюрьеровом теле, а срок его существования – сорок лет. Вам сейчас тридцать, и остается вам не более десяти лет.

– Хм, – сказал Лумис.

– И через десять лет вы умрете.

– Понятно, – сказал Лумис и задумчиво закурил самокрутку с красным пятнышком возле фильтра.

– Ничего плохого в реинтеграции нет, – убеждал его Кромптон, стараясь говорить как можно более дружелюбно. – Мы все – и я, и вы, и третий, до которого нам еще предстоит добраться, – мы постараемся. Мы разрешим все наши конфликты путем разумного, дружеского согласия, и все будет хорошо. Что вы на это скажете?

Лумис рассеянно мял сигарету в руке. Наконец он вздохнул и сказал:

– Нет.

– Но ваша жизнь…

– Я просто не способен на то, что вы мне предлагаете, – сказал Лумис. – Меня вполне устраивает ловить рыбку в мутной воде и плыть по течению. А десять лет – не такой уж маленький срок, за это время все может измениться.

– Ничего не изменится, – возразил Кромптон. – Через десять лет вы умрете. Просто умрете.

– Ну, кто знает…

– Умрете!

– И долго еще вы будете повторять это? – спросил Лумис.

– Но это правда. Вы непременно умрете.

– Да, непременно… – сказал Лумис. Он курил и думал. Потом вдруг лицо его просветлело. – Кажется, нам действительно необходимо слияние!

– Ну наконец-то!

– Через каких-нибудь девять лет.

– Да вы что! – возмутился Кромптон. – Значит, по-вашему, я девять лет буду околачиваться на этой потешной планете в ожидании вашего решения?

Он повел Кромптона вниз по лестнице в подвал, в свою мастерскую. В углу находилось сооружение, слегка напоминавшее электронный орган. Он был оснащен множеством рычажков, кнопок и ножных педалей и слегка походил на кабину старинного «Боинга-747». Возле него стояла маленькая скамеечка. Лумис сел и включил ток.

– Это машина самовыражения Вурлитцера-Венко, – объяснил он Кромптону и передвинул несколько рычажков. – Я включил ее и настроил на определенную тональность. Оранжевый и желтый цвета на стене означают, что основная тема композиции – это глубокая жалость к себе. Машина сейчас разработает музыкальное и поэтическое оформление этого настроения и воспроизведет свои стихи в левом нижнем углу большого экрана. Слушайте же и смотрите, Элистер.

Лумис зарядил машину эмоциями, и та перевела их в цвета, формы, ритмы, напевные стихи, в танцевальные па, исполняемые изящными марионетками, в веселые ритмичные песенки и страстную декламацию, в просторы серого океана и черной ночи, в кроваво-красные закаты, сливающиеся с брызгами смеха и сотрясаемые приступами бессильного гнева. Туманные многокрасочные сцены проходили одна за другой, наполненные призрачными людьми, которые разыгрывали какие-то странные драмы; в этой разношерстной репрезентальгии – так называлось это действо – ощущались наивные детские мечты, первые смущенные сексуальные желания, занудные школьные годы, первая любовь во время каникул и многое, многое другое. Все это было сплетено и закручено с помощью самых разнообразных художественных средств (кроме скульптур из мыльных пузырей – новшества, доступного только последней, пятой модели машины Вурлитцера-Венко) и завершалось блистательным парадоксальным финалом, в котором все разрозненные элементы выстраивались в стройный ансамбль различных человеческих качеств и создавали выпуклый образ личности, но не сливались в нем полностью, а подчеркивали и оттеняли друг друга, ярко высвечивая тем самым собственную неповторимость. На этом все кончилось, но два человека оставались молча сидеть на своих местах.

Наконец Лумис не выдержал.

– Как вам это понравилось? Будьте предельно искренни – тут вежливость ни к чему.

– Ну что ж, – ответил Кромптон, – должен сказать, что точно в такие же игры играют на всех машинах самовыражения.

– Понятно, – холодно отозвался Лумис, и его душевная боль отразилась лишь в том, что он принялся терзать свой нос.

Он еще помолчал в мрачном раздумье. Но затем, оживившись, сказал:

– А, к черту! Это же всего лишь хобби! Я просто развлекаюсь тут. Но как любитель я все-таки кое-чего достиг, вы не находите? Давайте иногда встречаться, выпивать вместе, а? Сколько вы еще здесь пробудете?

– Ровно столько, сколько понадобится для реинтеграции, – ответил Кромптон.

– Тогда это надолго, – заметил Лумис. – Потому что я остаюсь тем, что я есть.

Глава 7

Он бесцельно брел по улицам, пытаясь сообразить, что же теперь предпринять. Его блестящий план рухнул бесповоротно. Ему и в голову не могло прийти, что Лумис, несчастная и далеко не лучшая часть его самого, предпочтет идти своим путем.

Он заставил себя сосредоточиться и окликнул такси. Это оказался шестиногий полуробот «Форд Супергризер», модель ХФК с желудком емкостью 240 кубических дюймов и полусферическими почками. Кромптон сунул ноги в стремена, запихнул в псевдоводителя адрес отеля и безутешно привалился к поношенной луке седла. Неожиданно, какими-то запутанными путями, пришло горькое озарение: лучше уж бездумный разврат, чем собственные вечные, изматывающие душу страдания. К глазам подступили слезы.

Такси скакало по забитым толпами народа улицам Ситесфа. Кромптон, погруженный в свое горе, даже не заметил Тестерианскую похоронную процессию, возглавляемую самим трупом, облаченным в веселый разноцветный костюм арлекина; плавники покойника то и дело оживали, когда шедшие за ним священники-техники пропускали через него электрический ток.

Такси подъехало к отелю «Грандспрюиндж», но Кромптон распорядился следовать дальше. Им овладело какое-то беспокойство, охота к перемене мест – по-видимому, от сознания собственной беспомощности и беззащитности. Хотя обычно он полностью контролировал себя – таков был его характер, обязательный и строгий, – сейчас он решил, что может позволить себе какое-нибудь безумство.

– Вы случайно не знаете, – обратился он к такси, – где находится «Притон духонастроев»?

Такси, хотя и было полуроботом и не обладало разумом в обычном смысле слова, тотчас развернулось на 180 градусов и по узкой аллее довезло Кромптона до лавки, над которой мигала неоновая вывеска «ДУХОНАСТРОИ ДЖО».