Роберт Шекли - Лабиринт Минотавра (сборник)

Прямо перед ним разверзлась расщелина, в глубине которой Кромптон увидел серные всплески адского пламени.

– К чему все это, в самом-то деле? – спросил Кромптон.

На мгновение наступила жуткая тишина. Потом с небес грянул глубокий голос, шедший, казалось, одновременно со всех сторон:

– Дэниэл Стэк! Пришел твой час расплаты!

– Но послушайте, – сказал Кромптон, – я не Стэк, я Кромптон!

– А где Стэк? – громыхнул голос.

– Он тут, но лечат меня, а не его!

– Мне на это наплевать! – отпарировал голос. – Я получил приказ спросить по заслугам с Дэниэла Стэка. Может, ты будешь вместо него?

– Нет, нет! – взмолился Кромптон. – Мне хватает своих проблем. Одну минутку, он сейчас явится.

Кромптон заглянул внутрь себя.

– Дэн!

– Оставь меня в покое, – сказал Стэк. – Я занимаюсь самоанализом.

– Тут кое-кто хочет побеседовать с тобой.

– Пошли их подальше, – сказал Стэк.

– Пошли сам, – сказал Кромптон и погрузился в столь необходимый ему и недолгий сон.

Стэк нехотя принял на себя контроль над телом со всеми его сенсорными элементами.

– Ну что там еще?

– Дэниэл Стэк! – снова воззвал голос с небес. – Пришел твой час расплаты. Я говорю от лица людей, убитых тобой. Ты не забыл их, Дэн? Это Арджил, Лэниган, Лэндж, Тишлер и Уэй. Долго же они ждали этого момента, Дэн, и теперь…

– Как звали последнего? – спросил Стэк.

– Чарльз Ксавьер Уэй.

– Я не убивал человека по имени Уэй, – заявил Стэк. – Других убивал, а его – нет.

– Разве ты не мог забыть, а?

– Вы что, смеетесь? Совсем уж за придурка меня держите? Чтобы я да не помнил тех, кого убивал? Кто этот Уэй, и почему он хочет повесить на меня всех дохлых кошек?

На время все смолкло, слышно было только шипение дождя, падающего в огненную расщелину. Потом голос заявил:

– Делом мистера Уэй мы займемся позже. Но вот, Дэн Стэк, твои мертвецы идут сюда, чтобы поприветствовать тебя.

Опять стало тихо. Потом откуда-то раздался раздраженный голос:

– Да сотрите вы этот парк! Бог мой, да пошевеливайтесь же, есть тут кто-нибудь?

И спустилась тьма, такая густая, как будто все кругом окутали пушистым мартышкиным мехом.

Глава 9

Встревоженный происходящим, Кромптон вернул себе контроль над телом. Он увидел, что стоит посреди большой комнаты, окрашенной в желто-коричневый цвет, с высокими узкими окнами и неуловимым запахом закона. На противоположной стене висела табличка: «Верховный кармический суд, секция VIII, председательствующий судья О. Т. Градж». Комната выглядела в точности как судебный зал в любом провинциальном американском городишке: ряды деревянных скамей для зрителей и заинтересованных сторон, столы и стулья для юристов, истцов, адвокатов и свидетелей. Кресло судьи стояло на возвышении, справа от него располагалась стойка для дачи свидетельских показаний.

Судебный пристав провозгласил:

– Всем встать!

В зал влетел судья Обадня Градж, маленький, почти лысый человечек среднего возраста с розовыми щечками и блестящими голубыми глазками.

– Прошу садиться, – сказал он. – Сегодня мы разбираем дело Дэниэла Стэка, существа чувствующего, у которого концы с концами не сходятся, и нам поэтому, попросту говоря, необходимо их связать в соответствии с законом причинности, в том виде, как он обычно трактуется в этом углу Галактики. Подойдите сюда, мистер Стэк.

– Я представляю его, ваша честь, – сказал Кромптон, – Он всего лишь один из компонентов моей личности, так сказать, мой подопечный, в чем вы, безусловно, разберетесь, если вникнете в детали этого случая. Стэка нельзя рассматривать как самостоятельного индивида с собственными правами. Он не персона и даже не персонаж, в том смысле, в каком обычно употребляют это слово критики, если мне позволено будет прибегнуть к этой аналогии. Стэк – это часть более значительной личности, то есть меня, извините за нескромность; его вычленили из меня по причинам, не зависящим от нас. И мы утверждаем, что Дэниэла Стэка нельзя судить в качестве индивидуума, поскольку его так называемая индивидуальность есть не более чем одна из граней меня самого, чьей тенью, по сути дела, он и является, если можно так выразиться.

– Мистер Кромптон, вы сами готовы понести наказание за те преступления, которые мы здесь докажем? – спросил судья.

– Ни в коем случае, ваша честь! Я, Элистер Кромптон, не совершал никаких преступлений, поэтому, если бы даже я захотел, меня за них судить нельзя. Но я настаиваю на том, что и Стэка нельзя судить по причине, как было изложено выше, отсутствия индивидуальности, а также потому, что у него просто нет тела, которое можно было бы подвергнуть наказанию.

– Нет тела?

– Нет, ваша честь! Его тело погибло. Он временный жилец в теле Элистера Кромптона, то есть в моем теле. Я сейчас нахожусь в процессе реинтеграции, которую можно рассматривать как смертный приговор тем остаткам индивидуальности, что еще находятся в распоряжении Стэка: он прекратит свое существование полностью, став чисто символической частью меня самого. И раз уж тело Стэка погибло и скоро прекратит свое существование его личность, я взываю к habeas corpus: [32] здесь нет ни ума, ни тела, ответственных за преступления Дэна Стэка.

– Ваши аргументы убедительны и связно изложены, мистер Кромптон, – хихикнул судья. – Но мне не придется принимать их к сведению, так как они не относятся к делу. Самое интересное в ваших рассуждениях – это вопрос о том, что является частью целого и что можно считать дискретным, завершенным и самодостаточным. Но это чисто философский вопрос. Что же касается обвинения, тут все ясно, оно построено на основе бесчисленных прецедентов, цитировать которые нет нужды. Достаточно сказать, что, согласно закону, любое явление на одном уровне можно рассматривать как законченное целое, а на другом – как составную часть чего-либо. Поэтому ни ваше положение, ни мое качественно не отличаются от положения Дэна Стэка. Все мы в ответе за то, что творим, мистер Кромптон, независимо от того, насколько далеки наши характеры от цельности и завершенности.

– Но ваша честь, мне-то каково? Я, к своему несчастью, вынужден делить свое тело со Стэком. И любой вынесенный ему приговор падет на мою голову, что совершенно несправедливо.

– Чисто человеческая ситуация, мистер Кромптон, – мягко заметил судья.

– Но я невиновен в преступлениях, совершенных Стэком. А в основе юриспруденции, которую мы оба с вами исповедуем, всегда лежал принцип, что невиновный не должен пострадать ни в коем случае, даже если для этого придется освободить виновного!

– Но вы не невинны, – настаивал судья Градж. – Вы отвечаете за Стэка, а он за вас.

– Но как же так, ваша честь? И физически, и умственно мы были разъединены со Стэком, когда он совершал свои преступления.