Вероника Рот - Мятежная

Кара делает рывок в сторону Фернандо с шокером в руке и смеется, когда тот поспешно отпрыгивает.

Отец никогда не говорил мне, что эрудитка согласится помочь мне даже после того, как я убила ее брата.

Атака должна начаться еще днем, до темноты, чтобы были видны синие нашивки на рукавах у предателей-лихачей. Когда мы заканчиваем планировать операцию, то идем через сад на открытую площадку, где стоят грузовики. Выходя из сада, я вижу Джоанну Рейес, сидящую на капоте одной из машин. У нее на пальце висят ключи.

Позади нее небольшая колонна машин, в которых сидят члены Товарищества – и не только. Я замечаю среди них альтруистов, коротко стриженных и молчаливых. С ними Роберт, старший брат Сьюзан.

Джоанна спрыгивает на землю. Я присматриваюсь – в кузове лежат ящики с надписями «ЯБЛОКИ», «МУКА» и «КУКУРУЗА». Хорошо, что в кабине поместятся только двое.

– Привет, Джоанна, – здоровается Маркус.

– Маркус. Надеюсь, ты не станешь возражать, если мы поедем в город вместе с вами.

– Конечно, нет. Вы – первые.

Джоанна отдает Маркусу ключи и забирается в соседнюю машину. Кристина идет в кабину грузовика, а я и Фернандо устраиваемся в кузове.

– Не хочешь занять место спереди? – спрашивает Кристина. – И какой ты после этого лихач?

– Я сажусь там, где меня с наименьшей вероятностью стошнит, – отвечаю я.

– Рвота – нормальная функция тела.

Я уже собираюсь спросить ее, как часто ее будет тошнить в ближайшем будущем, но мы трогаемся. Я хватаюсь за борт, чтобы не выпасть, но через пару минут адаптируюсь к тряске и рывкам и отпускаю его. Другие грузовики неспешно катятся впереди нас, во главе колонны – Джоанна.

Я совершенно спокойна, пока мы не подъезжаем к ограде. Я ожидаю увидеть тех же охранников, которые остановили нас по дороге сюда, но ворота открыты, и никого нет. У меня в теле начинается дрожь, сначала в груди, а потом и в руках. Едва встретив новых людей и спланировав действия, я забыла, что хотела прямиком ринуться в бой со смертельным исходом. Хотя я осознала, что моя жизнь стоит того, чтобы ее сохранять.

Колонна замедляет ход. Мы минуем ворота потихоньку, будто кто-нибудь вот-вот выпрыгнет из кустов и нас остановит. Но вокруг тихо, только стрекочут цикады в деревьях вдали, да рокочут моторы.

– Думаешь, все уже началось? – спрашиваю я Фернандо.

– Сложно сказать, – отвечает он. – У Джанин много информаторов. Наверняка ей сообщили, что должно произойти нечто, и она отозвала всех верных ей лихачей в штаб-квартиру Эрудиции.

Я киваю и вспоминаю о Калебе. Он был одним из информаторов. Интересно, почему он настолько верил в то, что внешний мир надо скрыть от нас любой ценой, даже предавая самых близких людей? Очевидно, для него значение имела только Джанин.

– Ты никогда не встречал парня по имени Калеб? – спрашиваю я.

– Калеб, – повторяет Фернандо. – Да, у нас в группе неофитов был такой. Умнейший, но… как обычно их называют? А, подхалим.

Он ухмыляется.

– Среди неофитов было две группы. Тех, кто приветствовал все, исходящее от Джанин, и тех, кто этого не делал. Я принадлежал ко второй, сама понимаешь. А Калеб – к первой. Почему ты спросила?

– Я его встречала, когда находилась в плену.

У меня такой отстраненный голос, что я сама себе удивляюсь.

– Просто любопытно, – добавляю я.

– Я бы не стал его строго судить, – говорит Фернандо. – Джанин обладает исключительным даром убеждения, особенно по отношению к людям, лишенным природной критичностьи. А у меня таковая имеется.

Я гляжу мимо него, на горизонт, который становится все чище, чем ближе мы к городу. Ищу взглядом два шпиля на вершине Втулки и нахожу их. Мне становится и лучше, и хуже одновременно. Ведь я хорошо знаю это здание, и скоро мы будет на месте.

– У меня тоже, – отвечаю я Фернандо.

К тому времени, когда мы въезжаем в город, разговоры прекращаются. Все сидят с бледными лицами и сжатыми губами. Маркус рулит, лавируя между ямами размером с человека и обломками разбитых автобусов. Когда мы минуем район города, в котором живут бесфракционники, вокруг становится заметно чище.

Потом я слышу выстрелы. С большого расстояния они кажутся просто громкими хлопками.

На мгновение я теряю ориентацию. Вижу перед собой стоящих на коленях лидеров Альтруизма, лихачей с пустыми лицами и оружием в руках. Мою мать, которая идет навстречу пулям. Уилла, падающего на землю. Кусаю себя за кулак, чтобы не закричать. Боль возвращает меня к реальности.

Мама говорила мне, надо быть храброй. Если бы она знала, что ее смерть заставит меня столько бояться, пожертвовала бы она своей жизнью с такой же решимостью или нет?

Отделяясь от колонны грузовиков, Маркус сворачивает на Мэдисон-авеню. Когда нам остается два квартала до Мичиган-авеню, где идет бой, он сворачивает в переулок и глушит мотор.

Фернандо выпрыгивает из кузова и протягивает мне руку.

– Пошли, бунтарь, – подмигивает он.

– Что? – спрашиваю я, и с его помощью сползаю с борта.

Он открывает свою сумку. Там полно синей одежды. Начинает перебирать ее, кидая вещи то мне, то Кристине. Я беру футболку и джинсы.

– Бунтарь, – отвечает он. – Существительное. Человек, который действует вопреки воле существующей власти, но не обязательно воинственно.

– Тебе надо всему дать определение? – Кара проводит пальцами по своим матовым светлым волосам и убирает выбившиеся пряди. – Мы просто что-то делаем вместе, так получилось. Нет нужды присваивать звания.

– Так уж сложилось, что я люблю все систематизировать, – приподнимает черные брови Фернандо.

Я внимательно гляжу на него. Последний раз я вламывалась в штаб-квартиру фракции с оружием в руках, и позади меня оставались трупы. Теперь я хочу, чтобы все было по-другому. Мне это необходимо .

– А мне нравится. Бунтарь. Просто идеально.

– Видишь? – говорит Каре Фернандо. – Я не одинок.

– Поздравляю, – сухо отвечает она.

Я рассматриваю вещи, предназначенные для меня. Остальные уже снимают верхнюю одежду.

– Нет времени скромничать, Сухарь! – яростно глядя на меня, говорит Кристина.

Я знаю, что она права, поэтому снимаю красную рубашку и надеваю синюю футболку. Оглядываюсь на Фернандо и Маркуса и переодеваю брюки. Джинсы приходится закатать в четыре оборота. Когда я затягиваю ремень, они сморщиваются, как мятый бумажный пакет.

– Она только что назвала тебя «Сухарем»? – спрашивает Фернандо.

– Ага, – отвечаю я. – Я перешла в Лихачество из Альтруизма.

– Ого, – хмуро говорит он. – Громадный прыжок. Такой разрыв личностных ценностей сейчас практически невозможен, генетически.

– Частенько личностные ценности не имеют никакого отношения к выбору фракции, – вспоминаю слова матери. Она ушла из Лихачества не потому, что не подходила фракции по личным качествам – просто быть дивергентом в Альтруизме намного безопаснее. Еще Тобиас, который выбрал Лихачество, чтобы сбежать от отца.