Maurizio Dagradi - Критерий Лейбница

Маоко аккуратно слезла с кровати, чтобы не разбудить ее. Она выбросила пару перчаток, погасила основной свет и одела пижаму. С крайней осторожностью она достала покрывало и укрыла им норвежку, чтобы та не замерзла. Потом она подошла к шкафу и взяла с полки плед. Включив лампу на прикроватном столике, она направилась к дивану. Там она растянулась на боку и укрылась пледом.

Несколько минут она задумчиво смотрела в темноту, а потом заснула.

Дрю покинул лабораторию вместе с остальными и направился в сторону дома. Стояла почти непроглядная темнота, и ему хотелось только отдохнуть и завершить этот адский, хоть и успешный день. Спокойствие и скромная жизнь зрелого преподавателя физики неожиданно перевернулась этим невероятным открытием. За последние дни он пережил невероятные события в ускоренном ритме, а грандиозность событий усиливала эмоции. Он за всю жизнь не переживал ничего подобного.

Когда он шел по переулку, взгляд его случайно упал на строение, где находился кабинет ректора.

«Надо рассказать ему» – подумал Дрю.

И хотя он был очень уставшим, Дрю направился в его сторону. Свет проникал из окна МакКинтока. Дрю прекрасно знал, что тот часто работал сверх рабочих часов. Мисс Уоттс уже давно ушла, поэтому Дрю постучал непосредственно в дверь кабинета ректора.

– Войдите, – ответил тот уставшим голосом. – Эх, это ты, Дрю! Входи, друг мой, – и это « друг мой » было искренним, как заметил Дрю. Может, МакКинток и не был только управленческой машиной, работающей в поисках денег. Или да? В этом случае, это редкое дружеское обращение было бы только благодарностью за огромный заработок, который ректор получит от открытия Дрю и Маррона, и которые еще надо будет обсудить.

Конечно, доходы пошли бы в Университет, но МакКинток был идеалистом, и сделать организацию, которой он управлял, процветающей было смыслом его жизни. До такой степени, что он буквально идентифицировал себя с Университетом, а значит, благополучие Университета было его благополучием. Именно поэтому он работал там, хотя все уже ушли домой, занимаясь управленческими вопросами, которыми можно было бы с тем же успехом заняться следующим утром, но ректор хорошо знал, что завтра могут произойти какие-нибудь неприятности, а это, как в цепной реакции, породит новые проблемы, поэтому лучше ничего не оставлять на потом.

– Мы сделали это, МакКинток, – сообщил Дрю пылко. – У нас есть базовая теория, и мы можем определить энергию, нужную для Обмена на разных расстояниях и для разных объемов.

– Отлично! – оживился ректор. – И как далеко мы можем пойти?

– Повсюду, – просто ответил Дрю, садясь.

– То есть в Пекин, в Москву, в Анкоридж? Куда хотим?

– Туда и еще дальше.

– То есть как еще дальше? – пришел в замешательство МакКинток. Он мгновение подумал. – На Луну? – иронично спросил он.

– На Луну – не проблема для этой машины, – безмятежно ответил Дрю. – Обмен может быть произведен с любой известной точкой Вселенной.

МакКинток не имел ни малейшего представления, насколько огромна известная Вселенная, поскольку не знал саму Вселенную. Для него Луна и планеты солнечной системы и были всей Вселенной, которую он знал.

– Вселенная огромна, МакКинток. На данный момент считается, что ее размеры составляют примерно девяноста три миллиарда световых лет. Представь сферу такого диаметра.

МакКинток с глупым видом посмотрел на него. Что он мог знать о световых годах?

Дрю понимал, что должен объяснить. Он не хотел, но было надо.

– Световой год – это расстояние, которое луч солнца проходит за год. Поскольку луч несется со скоростью примерно триста тысяч километров в секунду, за год он пробегает более девяти тысяч миллиардов километров.

МакКинток вытаращил глаза. Девять тысяч миллиардов километров. Расстояния, которыми он привык мыслить, были те, которые он проезжал на автомобиле. Десять километров. Сто, двести. Или чуть больше.

Девять тысяч миллиардов километров. Он не мог представить себе подобной дистанции.

– Хорошо, – продолжил Дрю, с улыбкой наблюдая недоумение ректора. – Как мы знаем, Вселенная в девяноста три миллиарда раз больше этих девяти тысяч миллиардов километров, следовательно, больше восьмисот тысяч миллиардов миллиардов километров.

МакКинток смотрел на Дрю пустым взором.

– Не переживай, МакКинток. Я тоже не могу представить себе такую дистанцию. Никто не может. Это нечеловеческое расстояние. Важно то, что на математическом уровне это такое же число, как все остальные, а потому поддается обработке. И что еще более важно – это то, что с нашей машиной мы сможем изучить любую область нашей Вселенной, какую захотим. Это важно. Подумай о научном прогрессе. Обо всех жемчужинах знания, что нас ждут. Это невероятно, что именно мы это открыли, но это успех, и я безмерно счастлив жить в этой новой эре, которую мы открываем.

МакКинток молчал. Он должен был переварить то, что услышал. Он чувствовал себя угнетенным грандиозностью этих дистанций, этих скрытых знаний, о которых говорил Дрю. Он словно был раздавлен под этой массой, что на нем стояла.

– Но… На уровне повседневного применения? – нерешительно спросил он.

– Ах, действительно! – ответил Дрю. – Могут быть созданы маленькие машины, которые позволят применять их в медицине. С их помощью можно будет удалить из тела злокачественные опухоли без нарушения целостности тела. Биопсия станет простым сеансом, ничего травматичного. Подумай, что это значит. Достаточно будет настроить машину на нужные координаты в пространстве, форму и размеры того, что нужно вырезать, активировать кнопку – и этот участок тела окажется вне его. А вместо него туда будет внедрен физиологический раствор или что-то вроде этого. Я не медик, потому не могу говорить о деталях. Об этом подумают специалисты.

Он намеренно опустил вопрос перемещения живых существ, надеясь, что ректор не вспомнит об этом.

Наивный.

– Скажи мне, Дрю, – насел на него МакКинток испытующе, – насколько могут быть большими перемещаемые объекты?

«Ах» – подумал Дрю, догадавшись о последствиях.

– Ну, – уклончиво сказал он. – Пока мы еще не знаем до конца, – и это было правдой. – Нужно создать большую машину и посмотреть, что удастся сделать, – и это тоже было правдой. Он сжал кулаки на коленях, спрятанных под столом. Ему не нравилось лгать, поэтому он пребывал в страшном затруднении.

– Ах, понимаю, – медленно и серьезно произнес ректор. Он хорошо знал людей и понимал, когда собеседник что-то скрывает. – Случаем, – небрежно спросил он, – вы не проводили эксперименты с живыми существами?

«Спокойной ночи», – сказал сам себе Дрю, решив предпринять последнюю попытку.