Саймон Скэрроу - Пророчество орла

Катон перевел взгляд вперед и вниз, туда, где должны были состояться скачки. Группа распорядителей направлялась на свои места, в то время как рабы завершали последние приготовления к первому заезду, посыпая песком, разглаживая и выравнивая дорожки. Жреческие помощники выкатили к центру площадки, туда, где напротив императорской ложи находился жертвенник, клетку с безукоризненно белыми козами.

Как обычно, вокруг арены сновали бесчисленные разносчики, торговавшие закусками, подушками, чтобы подкладывать на каменные скамьи, и яркими шарфами, какие надевали сторонники той или иной партии. Тут же вертелись и служки, принимавшие ставки: каждого из них, для уверенности в сохранности денег, сопровождал громила, а то и двое. Макрон, нервно сглотнув, поднялся и двинулся к смуглому испанцу, державшему узел с восковыми табличками. За его спиной маячили двое громил могучего сложения и устрашающего, как у большинства отставных гладиаторов, вида. У каждого из них имелся подвешенный на переброшенном через плечо ремне денежный ящик, а в руке толстый деревянный посох.

– Дай-ка догадаюсь, – промолвил принимавший ставки служитель, окидывая Макрона взглядом и оценивая его возможности. – Надо думать, ты хочешь поставить золотой на победу Порция.

– Хм, нет, – буркнул Макрон, чувствуя, как проступила на щеках краска смущения, и тихо продолжил: – Пять денариев на Непота.

– Пять денариев? – громко удивился служитель. – Всего-то? Заслуженный центурион наверняка может позволить себе большую ставку.

– Да, позволить могу. Но ставлю пять.

– На Непота? А ты слышал, что ставки один к десяти?

– На то и рассчитываю.

– Ну, деньги твои. Если ты уверен…

Макрон нахмурился.

– Ты принимаешь ставку или нет?

– Конечно, конечно, я с радостью приму твои деньги. Один момент… господин.

Служитель выудил табличку, взял стилос и, бормоча себе под нос, стал делать очередную запись.

– Пять ден. На Непота… Как твое имя?

– Центурион Макрон.

– Макрон… Прекрасно, все записано, давай свою ставку.

Макрон вручил ему пять серебряных монет из своего кошелька, а служитель опустил их в щель короба одного из своих охранников. Монетки глухо звякнули, упав на уже лежавшие внутри. Служитель кивнул человеку, несшему короб:

– Ставка номер сто сорок три.

Бывший гладиатор приподнял висевший на боку тяжелый металлический обод, нашел колышек с нужным номером и, высвободив из ячейки, вручил Макрону. Служитель ехидно улыбнулся.

– Приятно было иметь с тобой дело, хотя сомневаюсь, что мы увидимся снова. А сейчас, если ты меня извинишь…

Макрон сунул колышек к себе в кошель и вернулся к Катону.

– Сколько ты поставил на Непота? – поинтересовался тот.

– Достаточно, – беззаботно ответил Макрон и поверх голов зрителей указал на императорскую ложу. – Смотри, слуги Клавдия уже там. Должно быть, скоро сам будет.

– Так все-таки сколько? – стоял на своем Катон.

– Ну, пять денариев… Что-то вроде того.

– Пять? Макрон, это же почти все, что у нас есть.

– Это все, что у нас есть. – Макрон виновато пожал плечами. – Ну да, мы рискуем. Но ставки десять к одному.

– Вот как? А почему ты считаешь, что это хорошо? Как я понимаю, шансов на проигрыш у нас девять из десяти.

– Послушай, – понизил голос Макрон, – тот малый сказал, что дело верное. Мы с тобой получим пятьдесят полновесных серебряных монет.

– Спасибо, считать я умею. Пятьдесят монет. Это если Непот выиграет.

– Он выиграет, ты уж мне поверь. У меня на такие вещи чутье.

Катон покачал головой и отвернулся: взгляд его снова переместился к императорской ложе.

Слуги деловито расставляли на стоявшем рядом с императорским креслом столе закуски и вино. Даже с расстояния в полсотни шагов Катон рассмотрел аккуратно разложенные на большом плоском блюде куски дичи, глазированные чем-то, похожим на мед. От этого зрелища рот его наполнился слюной, а в животе заурчало.

В это время в ложу, проходя через отдельный вход, начали заходить и рассаживаться приближенные императора. Горстка избранных сенаторов устроились на табуретах с подушками, расставленных по обе стороны от тронного помоста. Вошедшие следом вольноотпущенники и писцы остались стоять в задней части ложи. И наконец, все увидели пучки седых волос и золотой венец, покрывавший голову Клавдия. Толпа разразилась восторженным ревом, отдававшимся от стен Большого цирка.

«Громче, чем шум битвы, – подумал Катон. – Гораздо громче».

Некоторое время император стоял неподвижно, греясь в лучах почитания. Лишь голова его слегка подергивалась: это происходило непроизвольно и не поддавалось никакому контролю. Наконец Клавдий медленно поднял руку, приветствуя собравшихся, которые откликнулись на этот жест еще более оглушительным ревом. Затем рука императора упала, он взошел на помост и неуклюже опустился на сиденье. Когда рядом с ним появилась его жена, Мессалина, ликование сделалось и вовсе безумным.

Макрон склонился к Катону и прокричал ему в ухо:

– Судя по тому, что я слышал, здесь найдется немало тех, кто знает ее чуть ли не так же хорошо, как и ее муж.

Он усмехнулся, тогда как Катон встревоженно огляделся, опасаясь, не подслушал ли кто это высказывание. Он прекрасно знал, что в любой толпе найдется немало желающих донести, за скромное вознаграждение, о крамольных речах дворцовым агентам. После такого доноса в дверь невоздержанного на язык человека стучались преторианцы. Его уводили, и больше его никто не видел и ничего о нем не слышал. К счастью, неосторожные слова Макрона потонули в реве толпы, так что Катон вздохнул с облегчением.

И тут в ложу вошел еще один человек: худой, темноволосый, в простой белой тоге. Клавдий улыбнулся вошедшему и указал ему на место рядом с помостом. Катон почувствовал у своего уха сложенную чашечкой ладонь Макрона: тот указал на новоприбывшего и спросил:

– Узнаешь, кто пожаловал?

Катон кивнул.

– Наш приятель, секретарь императора.

– Как думаешь, Нарцисс знает, что мы в Риме?

– Если еще и нет, то скоро узнает!

– Нам это ничего хорошего не сулит. Это ведь он, ублюдок, подбил командующего на то, чтобы подвергнуть нашу когорту децимации.

– Да уж, помню. Весть о том, что я жив, его не обрадует.

Глядя поверх голов зрителей на Нарцисса, Катон ощутил накатившую волну страха. Мало что могло укрыться от человека, контролировавшего тайные службы Империи и располагавшего, в силу доверия к нему Клавдия, почти неограниченными возможностями. И уж конечно, узнай Нарцисс, что Катон в городе, он уж постарается – чем скорее, тем лучше – обрубить все концы, удушив его в каком-нибудь темном, забытом каземате Мамертинской тюрьмы. Правда, при всех возможностях Нарцисса оставалась некая вероятность того, что его всевидящее око пока еще не обнаружило их с Макроном.