Карен Мак - Любовница Фрейда

– Что случилось? – спросила Минна тревожно.

– Рука не слушается.

– Как? Когда это началось?

– После рождения Анны. Иногда рука просто отнимается. Я принимаю салицил. Зигмунд считает, что это «писательский синдром» Schreibkrampf.

– А что это такое?

– Нарушение двигательных функций? – уточнила Марта у мужа.

– Вероятно, – безразлично сказал он.

– Мальчики, немедленно сядьте! И зубы болят тоже.

– Родная моя! – воскликнула Минна.

Мальчики поспешили сесть, придвинув стулья к столу, Оливер самодовольно ухмылялся. Зигмунд достал часы из кармашка и откашлялся.

– Боюсь, мне пора. Должен прийти пациент, – провозгласил он.

– А штрудель? – спросила Марта.

– Позднее. – Зигмунд отодвинул стул и слегка коснулся плеча Минны. – Буду рад видеть тебя на лекциях в любое время.

– С удовольствием, – ответила Минна, польщенная приглашением, и почувствовала, как у нее сильно забилось сердце.

Все дети Фрейдов имели свои особенности, и за неделю Минна разобралась с каждым. Оливер – неудержимый сгусток энергии, Мартин – вечно недовольный смутьян, Эрнст сражался со своей шепелявостью, малышка Софи плохо ела и не могла заснуть даже с ночной порцией касторки и настойки опиума (снадобья, которым Марта, похоже, пользовала от любой болезни). Братская ревность перемежевывалась с истериками и редкими проблесками доброты.

Со временем Минна обнаружила, что постоянно мысленно проверяет, кто рядом с ней, а кто скрылся из поля зрения, и где, собственно, могут находиться эти бесенята, а если исчезли, то куда. При этом Марта была на удивление спокойна даже в ситуациях, когда кто-то разбил голову, зажал палец дверью или расквасил нос.

Однажды поздно ночью Софи, дрожащая и босая, на цыпочках пробралась темными коридорами в тесную спальню Минны. Та поспешно спрятала бокал с джином и портсигар под кровать, когда племянница появилась в дверях.

– Огромное зеленое чудовище в моей комнате. А что такое месячные недомогания, танте Минна?

Когда Софи забралась к ней в постель, Минна растерла ей спинку и прочитала из «Алисы в Стране чудес» о гусенице с волшебным кальяном. Ребенок задремал, а завтра Минна взяла сон Софи под свое крыло, заменив опий чтением перед сном.

По контрасту с ребятней, неотвратимой и вездесущей, Фрейд оставался призраком. Его общение с детьми было минимальным, ограничиваясь «Добрым утром» или «Добрым вечером» всем, включая Минну. Они встречались за обедом, а иногда – за чаем в четыре часа дня. Все остальное время он проводил в одиночестве, погруженный в себя, отбывая заточение в университете, консультируя пациентов или просто уединяясь у себя в кабинете.

Когда-то Минна читала, что для одних дети – центр мироздания, для других нет. И для Фрейда большую часть года они не существовали. Во время учебного года дети его не видели почти целый день, а вечера Зигмунд проводил в кабинете, выходя только, когда они уже спали. Минна могла понять это – он придавал огромное значение работе, но летом, на каникулах, Зигмунд становился внимательным отцом, брал их на прогулку, собирал с детьми грибы, катался на лодке. Шутил с ними, рассказывал истории из собственного детства, читал им свои любимые книжки. Однако отношение его к Марте не менялось круглый год, и это тревожило Минну. Его взгляды выдавали раздражение, и Марта, в свою очередь, выработала собственный стиль общения с мужем, изобилующий нюансами. Это была тонкая интерпретация на тему «выживает сильнейший», когти и клюв. Две птицы клевали друг друга, и, как ни прискорбно было Минне признавать, зачинщицей обычно выступала Марта.

Однажды днем Фрейд зашел в гостиную, читая газету. Он снял туфли, и, взяв жестянку с печеньем на кухне, с удовольствием поедал его, рассыпая крошки по ковру. Потом зажег сигару и уселся в любимое кресло, стряхивая пепел в крышку жестянки.

– Сколько пепла, Зигмунд, и крошек полно, – заметила Марта. – Что случилось с твоим больным?

– Не пришел.

– А как с прогулкой?

Фрейд перевернул страницу газеты, игнорируя вопрос. Плечи Марты напряглись, она отвернулась и смотрела в окно.

– Новая экономка опять оставила окно открытым.

– Не закрывай, душно тут, – сказал он.

– Конечно, не закрою, – произнесла Марта, подойдя к окну и прикрыв его. Затем она взяла рабочую корзинку со скамеечки у камина, подвинула кресло к мужу и села вышивать льняную подушечку.

– Что ты читаешь?

– Газету.

Зигмунд явно был не в настроении, давая ей понять, что ее присутствие нежелательно.

– Ты слышал, что Мейеры сняли виллу во Флоренции на август? – спросила Марта.

В раздражении он на секунду отложил газету и прикурил потухшую сигару.

– А потом они собираются в… Как называется это место на Балканах? Очень экзотическое. Марракеш? Нет. Напомни мне, дорогой, как оно называется? – Марта встала и принялась вытряхивать пепел в корзинку для мусора.

– В Константинополь?

– Нет, не туда, – ответила она, демонстративно сметая крошки у его ног носовым платком.

– В любом случае они всегда хоть куда-то едут. В прошлом году ездили в Кале. Или это был Биарриц? Ты идешь вечером на собрание в Бнай-Брит [9] Известная еврейская общественная организация. ?

– Нет.

– Гертруда рассказала мне, что ты устроил переполох на последнем собрании. А той сообщил ее муж. Что-то насчет твоих исследований? И поэтому ты не идешь туда сегодня?

– Но сейчас я очень занят здесь, если ты не заметила.

– Конечно, заметила, я здесь живу, если ты не заметил. Я предположила, что ты оскорбил их своими работами. Правда, я не понимаю, почему ты вообще обсуждаешь с ними свою работу? О, милый, что это за пятно на стене над диваном?

Зигмунд отложил газету, скептически поглядывая на жену.

– Пятно над диваном, – повторила Марта.

– Ну, так что?

– Его невозможно вывести, наверное, насекомое залетело с улицы.

Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул, пока Марта изучала шитье.

– И в комнате пахнет конским навозом.

Зигмунд встал и опустил раму, будто это была гильотина.

– Так лучше? – спросил он.

– Что? Да, милый, спасибо, – с улыбкой стоика ответила она.

Минна не могла предсказать, когда возникнет диалог такого рода… но она могла предположить множество способов закончить его. Зигмунд мог сбросить жену в реку, пырнуть ножом, отрезать ей язык. Или сделать то, что всегда делал, – выйти, чтобы уединиться в кабинете.

Однажды в субботу Минна проснулась, чтобы встретить замечательный, почти весенний день, который после ледяных дождей показался ей неотразимым. Вся округа ожила. Растворились окна, в них залетали звуки проезжающих карет, приглушенные сплетни служанок, стоящих на тротуаре, и свистки поездов вдалеке. А в доме слышались бесконечные переклички горничных – они шуровали в печках, чистили решетки, драили туалеты, раздвигали шторы и прочищали каминные трубы. Каждому углу и щели в доме уделялось внимание перед завтраком.