Карен Мак - Любовница Фрейда

– Голубой Дунай, который, кстати, никакой не голубой, а скорее грязный, желтый – самая длинная река в Европе, не считая Волги, две тысячи восемьсот пятьдесят километров. Он берет начало в Черном Лесу, а потом течет на запад через Германию, Габсбургскую империю, Словакию, Румынию и Болгарию.

– Замечательно, Оливер, – улыбнулась Минна, предоставляя не по годам развитому дитяте полную свободу изливать неудержимый поток названий и чисел.

Она внимательно слушала, как племянник перечислял города, размышляя, пригодится ли все это ему в жизни.

В какой-то момент все за столом потеряли интерес к его монологу, зато Минна болезненно вовлекалась в наблюдение событий, разворачивающихся перед ней. Интуиция подсказывала, что Оливером дело не закончится.

– Некоторые считают, что его непременно надо пристрелить, – весело пропищал Мартин, – он кого хочешь доведет.

Оливер, не замечая брата, продолжал пламенную и обстоятельную речь, блаженно не ведая, что перешел грань между исчерпывающим и чрезмерным. А тем временем ледники погружались в море, и стволы деревьев выращивали очередное кольцо. Наконец вмешалась Марта:

– У меня сегодня был еще тот денек с одной из наших служанок. Помнишь сестру фрау Жозефины? Брюнетку? Она пришла на замену и сразу уронила один из хрустальных бокалов. О сметании пыли и говорить не приходится. Такая неумеха, что пришлось заставить горничную все переделать. Кошмар. Господи, не нужно быть гением, чтобы догадаться: грязь в доме порождает болезни: холеру, тиф, дифтерию. Правда, Минна?

Та вежливо кивнула и едва заметно поморщилась, зная, что за этим последует.

– О, да, – продолжила Марта, – домашняя пыль содержит грязь с улицы, навоз, рыбью требуху, клопов, падаль, отходы из мусорных баков и – не слушай, Софи – паразитов.

Марта беспокоилась зря, никто ее не слушал, кроме Минны. Никто никогда не слушал ее бесконечные тирады о грязи. Минна считала себя обязанной проявлять хоть какой-то интерес, но это раздражало, если не сказать больше – ей было стыдно. Оливер пререкался с Мартином, а девочки, склонив головки друг к другу, обсуждали нечто секретное, находившееся под столом. Фрейд взглянул на Минну, его глаза блестели, обнаруживая почти нескрываемое раздражение, когда служанка внесла венское жаркое с тирольскими картофельными фрикадельками и капустой.

– Зигмунд, я полагаю, ты практикуешь успешно? – рискнула Минна сменить тему.

– Весьма, хотя, чем больше пациентов, тем лучше.

– А университет? Марта сказала, что аудитории набиты битком. Герр профессор Фрейд не возражает, если я иногда послушаю тоже?

– Нет, нет, нет, он не профессор, – заметила Марта.

– Спасибо, Марта. Спасибо, что напомнила всем об этом, – сказал Фрейд, лучась улыбкой.

«О боже, – подумала Минна, – зачем я это сказала?»

Она ведь знала, что это больная тема. Последние десять лет Фрейд занимал должность приват-доцента в Венском университете, лектора по неврологии без жалованья, а не профессора. Его выдвигали много раз, но министерство образования всякий раз отказывало ему, а он в отличие от коллег упрямо отказывался использовать политические связи и покровительство влиятельных людей для продвижения по службе. В результате год за годом Зигмунд наблюдал, как его коллеги поднимаются по служебной лестнице, а сам оставался на низшей должности.

– Он был в списке, – объяснила Марта, – учитывая его стаж, он должен был стать следующим.

– Вот именно, давай извлечем на свет божий всю историю: я не получил профессора два года назад, не получил в прошлом году, и вот – снова не получил ее. Хочешь добавить что-нибудь, Марта?

– Да. – Видимо, Марта не заметила растущего гнева мужа. – Если бы ты постарался и стал более приветливым…

– Я плохо воспитан?

– Нет, это не я говорю.

– Тогда кто? Кто вообще вправе сказать так обо мне?

– Люди.

– Вот оно что! – Зигмунд насмешливо улыбнулся, отшвырнув вилку и резко отодвинув стул. – Какие люди? Из больницы? Из университета? Или, может, из твоего портняжного кружка?

– Неужели ты ничего не можешь сделать? – спросила Минна, тщетно стараясь нейтрализовать вскипающий диспут.

– Конечно, кое-что он может сделать: изменить свое поведение.

Минна бросила сестре предупреждающий взгляд. Она знает, когда надо остановиться, или нет? Даже Оливер понимал, когда надо держать рот на замке. Остальные дети хранили молчание.

– Марта, ты говоришь странные вещи. Моя личность никак не связана с продвижением. Это мои теории им не нравятся. На самом деле вся моя научная работа – мои теории. Рано или поздно они признают их научную ценность… Но сейчас… кто знает… в любом случае все они антисемиты.

– Ну, конечно. Мы не должны винить себя, потому что все вокруг антисемиты – аргумент на все случаи жизни, – заметила Марта, обернувшись к мужу. – Но кое-что можно сделать, чтобы облегчить себе путь…

– Например?

– Ты должен… нанести визит… или послать цветы.

– Так вот что ты предлагаешь? Я непременно это сделаю, дорогая. Я пошлю им все цветы на свете. Блестящая идея! Видишь, – обратился он к Минне, будто, кроме них, никого в комнате не было, – вот почему я не обсуждаю с ней свою работу.

Марта мелодраматично, глубоко вздохнула, и этот вздох, как помнила Минна с детства, означал уступку, но не поражение. Потом она подхватила кухонное полотенце и кувшинчик кипяченой воды, который всегда держала около своей тарелки, и принялась яростно оттирать пятно от соуса, капнувшего на скатерть с вилки Софи. Минна молча наблюдала, как сестра драит белую скатерть. Самое время сменить тему, поскольку стало ясно, что война может разгореться с новой силой.

– Марта, – произнесла Минна, изображая беззаботность, – ты, кажется, упомянула, что Мартин написал стихи?

– Да, – кивнула сестра, оставив в покое скатерть и потерев плечо, морщась от боли. – Мартин, прочитай нам прямо сейчас!

Тот вытащил листок из кармана и торжественно встал со стула:

– Оно называется «Обольщение гуся лисой».

– Ну-ка, посмотрим. – Оливер, ухмыляясь, вырвал листок из рук брата. – Господи, ты пишешь безграмотно. Как можно написать слово «жывотныи» с ошибками?

Оливер вскочил со стула, когда Мартин бросился к нему, яростно пытаясь отобрать листок. Мальчики носились вокруг стола, пока Оливер не скомкал листок и не забросил его подальше. Минна заметила, что Мартин побагровел от унижения. Они с Оливером всегда боролись за первенство. Когда Эрнст находился рядом, Оливер вел себя тихо – башковитый изгой, увлекающийся математикой и абстрактными проблемами. Но теперь, когда амортизатор отсутствовал, он взялся за Мартина, зная, как довести брата.

– Мальчики, достаточно! – сказала Марта и резко встала, придерживая левую руку, которая вдруг начала дрожать, а потом повисла. Она уронила на пол вилку и ухватилась за плечо.