Вирджиния Эндрюс - Розы на руинах

– Бабушка, я решил: оставляю щенка. Я буду учить его, как играть в лошадку. А если он так и не научится до того времени, как я поеду в Диснейленд, тогда отдай его, но я больше не смогу приходить сюда.

Счастливый, я бросился в сено и возился там с моим щенком-пони, единственным щенком-пони на всем белом свете. И мне нравилось, что он такой большой, теплый, пушистый.

Потом я посмотрел на бабушку и понял, что Джон Эймос ошибался. Не все женщины лицемерны и злы, и мне было приятно думать, что это Джон Эймос злой и лицемерный, а мама и бабушка – самые лучшие в мире после моего щенка-пони.

– Бабушка, ты и вправду моя родная бабушка, а мой отец был твоим вторым мужем?

– Да, это правда, – ответила она, низко склонив голову. – Но это все между нами. Это большой секрет. И ты должен пообещать никому его не открывать.

Она выглядела такой печальной, а я готов был взорваться от радости. У меня есть щенок-пони! У меня есть бабушка, которая была замужем за моим родным отцом! Наконец-то я счастлив.

Я буду хорошим. Я стану правильно произносить слова. Вот что сделали моя бабушка и Эппл. Можно много лет твердить мне, как мама с папой, чтобы я говорил правильно, а можно достичь этого за один день, как сегодня.

Вскоре я выяснил, что еда и любовь связаны. Чем больше я давал еды Эпплу, тем больше он любил меня. И без всякого колдовства он был мой, весь мой. Когда я по утрам приходил к стойлу, он бежал ко мне, прыгал на меня, бегал кругами, вилял хвостом, лизал меня в лицо. Когда я запрягал его в тележку, он вставал на дыбы, как настоящая лошадь. Пытался избавиться от седла, которое я надевал ему на спину.

– Мне скоро уже одиннадцать, – сказал я бабушке вскоре, надеясь склонить ее на некоторые дела, которые пришли мне в голову.

– Десять, – поправила она. – В твой день рождения тебе будет десять.

– Одиннадцать! – закричал я. – Весь год мне шел десятый. Значит, теперь скоро одиннадцать.

– Барт, ну зачем тебе торопить жизнь? Она и так проходит быстро. Будь доволен, что ты еще молод, будь таким, как ты есть.

Я гладил голову Эппла.

– Бабушка, расскажи мне о своих мальчиках.

Я не мог видеть ее лица, но увидел, как печально опустились ее плечи.

– Один из них уже в раю, – хрипло проговорила она, – а другой убежал.

– А куда он убежал? – спросил я, планируя тоже убежать туда, если там хорошо.

– На юг, – кратко ответила она.

– Я тоже убегу на юг. Ненавижу это место! Тут полно могил и старых бабушек. Одна даже в сумасшедшем доме. Другая – такая злобная, как ведьма. Ты моя самая любимая бабушка, – продолжал я.

Теперь, как мне казалось, я во всем разобрался: она не может быть сумасшедшей бабушкой; значит, она – мать моего родного отца. Женщины меняют фамилии, когда выходят замуж, но тут я вспомнил, что она так и не сказала мне своего имени.

– Коррина Уинслоу, – ответила она, когда я спросил.

Через приподнятую вуаль мне был виден краешек ее лица. Прядь волос выбилась на щеку. Хотя волосы были седыми, они все еще золотились. Мягкие золотые волосы. Мне стало ее жаль. Ей в самом деле будет меня не хватать, когда я уеду.

– Я еду в Диснейленд, бабушка. Мы там пробудем одну неделю, потом приедем и устроим праздник на мой день рождения. А потом летим на восток и проведем две проклятые недели, посещая…

– Я уже знаю, – прервала она меня с улыбкой, – две потерянные недели, навещая старых бабушек и посещая старые могилы. Но ты все равно хорошо проведешь время. А пока тебя не будет, я буду здесь заботиться об Эппле.

– Нет! – завопил я, испугавшись, что Эппл будет любить ее больше, чем меня. – Он – мой. Оставь его и не корми, чтобы он не стал твоим.

Она согласилась сделать, как я сказал. Я сказал ей, что собираюсь сбежать после Диснейленда и сам заботиться об Эппле, но как это будет происходить, я не имел понятия. Выражение ее лица сказало мне, что и она не вполне поняла.

Позже, лежа на сене с Эпплом, я увидел над собой Джона Эймоса. Он снова стал рассказывать, какие плохие женщины, как они заставляют мужчин «грешить».

– Никто ничего не делает задаром, – наставлял он меня. – Разве в твою голову не пришла мысль, что она имеет на тебя порочные планы, Барт Уинслоу?

– Почему ты называешь меня Уинслоу?

– Так ведь это твое имя, верно?

Я усмехнулся и гордо сообщил ему, что у меня самое длинное имя, какое только может быть.

– Это неважно, – нетерпеливо сказал он. – Будь внимателен, мальчик, и слушай. Вчера ты спросил меня, что такое грех. Я хотел тебе ответить точно. Но только сегодня подобрал верные слова. Грех – это то, что совершают мужчина и женщина, когда они закрывают за собой дверь спальни.

– А что плохого в этом грехе?

Он злобно и мерзко усмехнулся, обнажив свои желтые зубы, и я захотел, чтобы он сейчас же ушел и оставил нас с Эпплом в покое.

– Грех – это то, что использует женщина, заставляя мужчину подчиняться. Она делает его слабым. Внутри каждого мужчины есть слабое место, и женщина знает, как найти его; она снимает свою одежду и вытягивает из мужчины все силы, используя его желание удовольствия. Понаблюдай за своей матерью: посмотри, как она улыбается твоему отчиму, как она красится, надевает красивые одежды; посмотри, как тогда зажигаются глаза твоего отчима, и поймешь: они оба на пути к тому, чтобы совершить грех.

Мне стало страшно. Я не хотел, чтобы мои родители совершали что-то плохое. И чтобы Бог наказал их.

– А теперь послушай, что пишет Малькольм: «Я плакал и плакал долгих пять лет, после того как моя мать сбежала, оставив меня с отцом, который ненавидел меня за то, что я – ее сын. Он часто говорил мне, что, выйдя за него замуж, она постоянно обманывала его с разными любовниками. И он не может любить меня. И не может видеть меня. Мне стало невыносимо одиноко в этом огромном доме, где меня никто не любил; к тому же отец корил меня тем, что из-за меня не может снова жениться. Никто из его любовниц меня не любил. Но все меня боялись. Я не скрывал того, что думаю о них. Я знал, что они будут гореть в адском огне».

Непонятные слова меня раздражали.

– Что такое любовница? – решился наконец спросить я.

– Душа, которой прямой путь – в ад. И не думай, – вдруг с горящим взором набросился он на меня, – что можешь уехать и доверить кому-нибудь свою собаку. Когда ты принимаешь на себя ответственность за взятое животное, эта ответственность – на всю жизнь. Ты должен сам кормить его, поить, наказывать и учить – или Бог накажет тебя!

Я вздрогнул и посмотрел на своего щенка-пони, который беззаботно гонялся за своим хвостом.

– В твоих глазах я вижу силу, мальчик. Такая же сила была у Малькольма. Бог послал тебя, чтобы выполнить великую миссию. Малькольм не будет спать спокойно в своей могиле, пока весь этот дьявольский посев не сгорит живьем на дьявольском же огне!