Хушанг Моради Кермани - Вы же не чужой

Мельник Али улыбается. Он берет наш мешок и сыплет зерно в воронкообразное отверстие сверху мельничного камня. Я смотрю на зерна пшеницы, которые медленно высыпаются из большой воронки в отверстие в жернове, а из-под него сыплется мука. Я мечтаю о том, чтобы вся пшеница мира была моей, чтобы дедушка не печалился.

Кто-то спрашивает: «Дядя Казем, твой сын ходит в школу?» Я отвечаю: «В этом году я пойду в новую школу».

Какая-то женщина достает из кармана и дает мне горсть изюма. Я прячу его себе в карман. Я ем изюм и иду с отцом. Отец взвалил себе на плечи мешок с мукой и, напевая песни, проходит мимо лавок. Кто-то замечает:

– Видно, сегодня дядюшка Казем в хорошем настроении.

Даже когда отцу лучше, я должен быть рядом с ним. Если меня не будет рядом с ним, то он может с этим мешком муки забрести Бог весть куда, в соседние деревни. Когда я с ним, он спокоен и идет туда, куда я ему скажу. Когда я с отцом, бабушка и дедушка не волнуются. Обычно я иду впереди, и отец следует за мной, спокойный и довольный.

Приходит Сакине, чтобы испечь нам хлеб. Она приходит рано утром. Сакине ставит большой котел на огонь и греет воду. Она хорошо печет хлеб. Дедушка всегда хвалит ее хлеб. Он говорит: «Сакине уже 30 лет печет для нас хлеб». Было время, когда у нас был достаток, и у дедушки в доме бывало много гостей, и его называли не просто Насрулла, а Насрулла-хан. Хлеб пекли каждый день и съедали. Сейчас мы печем хлеб раз в неделю, а в остальное время Сакине ходит по домам и печет хлеб людям. Я никогда не видел ее мужа. У нее есть сын, который пасет нашу корову и других коров.

Бабушка говорит: «Сакине – преданная женщина и нас не бросает».

Сакине говорит мне: «Пойди собери и принеси хворост, я испеку тебе сладкую булочку». Я иду в сад, собираю под деревьями сухие ветки и приношу к очагу. Я складываю хворост около танура – глиняной печи – рядом с полынью и колючками.

Сакине по пояс наклоняется в танур и прилепляет тесто к стенкам печи. Она вынимает из печи поджаренный горячий хлеб и кладет сверху, чтобы он остыл. Как же хорошо пахнет свежий хлеб! Я стою в стороне и наблюдаю. Некоторые куски теста не прикрепляются хорошо к стенкам печи и падают в огонь. Сакине расстраивается и выговаривает мне: «Сколько раз тебе говорила – не стой рядом с тануром! Когда мальчишки стоят рядом с печью, то хлеб не получается». Говоря о мальчишках, она имеет в виду меня, и то, что хлеб не получается, означает, что тесто не прилипает к стенкам печи и падает на угли в пепел.

– Почему мальчики мешают печь хлеб? – спрашиваю я.

Сакине отвечает: «Когда земля дрожит под ногами, то хлеб не прилипает к стенкам печи и падает в огонь». Возможно, она так говорила, потому что я брал хлеб, рвал на куски и съедал. Сколько я ни ел, не наедался. Сакине испекла мне булочку, дала и говорит: «А теперь иди по своим делам!»

Двух кусочков булочки мне мало, и я возвращаюсь и говорю:

– Дай мне еще одну булочку, иначе я буду трясти низ, и хлеб упадет в огонь.

Сакине поднимает одну из сухих веток, которые я принес, начинает бегать за мной и кричит: «Бабушка! Не пускайте Хушу к печи! Хлеб не пропекается».

Бабушка говорит мне: «Нечего мальчику делать у танура!»

Вероятно, Сакине и вправду верит, что мальчикам и мужчинам не надо подходить к печи. Печь хлеб должны женщины и девочки. Когда Сакине пекла хлеб, я и наша собака Филу стояли в сторонке и смотрели на хлеб. Собака ждала кусков теста, упавших в огонь, а я угрожал, что если мне не дадут хлеба, то я буду трясти землю у печи.

У моей бабушки двое больных: больны мальчик и его мать. Мальчик без сознания и стонет. Мать, на которой лица нет, умоляет бабушку помочь. Она кладет завернутого в тряпки ребенка перед бабушкой и говорит:

– Умоляю! Спаси моего ребенка, вылечи его.

– Ты сама больна, по тебе видно.

– Мне не до себя. Ребенок умирает.

Бабушка варит в котле снадобье. Она еле ходит, но готовит лекарство: толчет в ступе миндаль, чтобы получить масло. Жмых от миндального ореха очень вкусный. Когда из миндаля выжимают масло, мне отдают жмых, и я его ем.

Жмых от грецкого ореха невкусный; он немного горький, но я привык.

Бабушка к этому всему привыкла: к больным, их стонам и мольбам.

У этой самой Сакине, жены Эбрама, на моих глазах умерли пять детей. Когда ее дети заболевали, она, испуганная, прибегала и клала детей перед бабушкой.

– Тетушка, делай, что хочешь, может быть, хоть этот ребенок останется жить.

Потом она шла на могилу святого, садилась, плакала и молилась.

Однажды бабушка спасла жизнь Али Плова. Кто-то в Кермане сказал этому Али, что он «деревенский нищий». Он ответил: «Я не нищий. Каждый год, каждый год вечерами по праздникам я ем плов». Слух об этом дошел до людей, и стали его с тех пор называть Али Плов. Он был трудяга, собирал в поле колючки, взваливал себе на спину, приносил в деревню и продавал людям. Зимой, когда было очень холодно и снег покрывал землю, у Али Плова не было никакой работы.

Зовет его однажды Насрулла-хан, показывает нашего околевшего буйвола и говорит:

– Али Плов, вырой яму и закопай тушу, чтобы не пахло здесь.

Али Плов снимает с туши кожу так, чтобы дедушка не видел, и относит шкуру к себе в дом, который находился на берегу реки под высокой чинарой. Саму тушу Али бросил в яму.

Ночью он разрезал кожу на куски и поджарил на огне. Затем он съел эту полусырую шкуру. До утра он от голода съел половину шкуры. На следующий день у него разболелся живот, и его скрючило. Привели его к бабушке, чтобы она его вылечила. Она потом рассказывала:

– У него раздулся живот и стал как барабан. Вот-вот взорвется. Он, как змея, извивался, бился головой об землю. От боли он впивался руками в землю. У него в желудке скопились куски сырой кожи. Мне было его жаль, но я не знала, как ему помочь. Неожиданно я поняла, что нужно сделать. Я сказала нашему слуге: «Свяжи ему руки и ноги веревкой, чтобы он не дергался».

Дедушка принес большую бутылку касторового масла, и мы начали вливать Али Плову в глотку понемногу касторки. Дедушка принес дробинки из патронов к своему ружью. Мы всыпали Али в горло свинцовые дробинки и снова насильно влили ему в рот касторовое масло. Когда дробь и касторка закончились, то мы начали сильно давить ему на живот. Мы развязали веревки на руках и ногах Али, а слуга подхватил его и поднял на ноги. Дедушка приказал Али идти, но тот ответил, что не может.

– Ты должен идти, давай беги.

Дедушка принес плетку. Я не мог на все это смотреть, и дедушка сказал, чтобы я шел домой.

С Али сняли рубаху и штаны. Его начали хлестать плетью и гонять по двору. Гоняли и гоняли, а он стонал, ревел, звал на помощь, умолял и бегал, бегал по двору. Он подпрыгивал и бил себя по животу. Неприятное зрелище: из него начали выходить куски сырой кожи. Касторка и дробинки сделали свое дело. По двору разлетались дробинки, касторка и куски кожи. Понемногу он успокоился. В завершение Али упал в саду в углу двора. Его подхватили под мышки, отнесли и положили возле ручья. Он стонал, а затем впал в забытье. Все говорили, что Али Плов умер, но он не умер, на следующий день он совсем выздоровел.