Хушанг Моради Кермани - Вы же не чужой

– Дедушка, почему эти горы так выглядят? – спрашиваю я.

– Как именно?

– Все в дырах.

– Их называют «изъеденные молью».

– А разве моль ест горы?

– Может быть, и ест.

– Мы едем к моей маме?

– Твоей матери уже нет в живых. Остались только дом и финиковая роща.

– Как случилось, что мама умерла?

– Она заболела. Мы все испробовали, но не смог ли ее вылечить. Тебе было шесть месяцев, когда твоя мать ушла в мир иной. Мы тебя вырастили.

– А почему мама не вышла замуж в этом самом Шахдаде?

– Так, не вышла. Такая ей выпала судьба, стать женой твоего отца. Вот и все. Не спрашивай больше об этом.

Вместе с нами едут несколько человек, среди них г-н Мошрафи. Им всем надоели мои расспросы.

– Насрулла-хан, не разговаривай так много со своим внуком. Мы тоже люди, поговори с нами. Спой что-нибудь. Ты умеешь петь?

Наступила ночь, ночь среди гор, подступающих к дороге с обеих сторон. Горы – черные, с изрезанными вершинами. Я думаю, что горы похожи на зубы огромного великана, который раскрыл пасть, и мы едем внутри этой пасти. Копыта мулов тонут в песке, ударяются о большие и маленькие камни и постукивают. Слышится, как мулы фыркают при ходьбе. Вся дорога – это спуски и подъемы. Вышел месяц. Большие звезды ярко светят. Они рассеялись по всему небу, здесь и там собираются в кучки и цепочки.

Я поднял голову и смотрю на небо. Дедушка поет. Мы едем по долине, в конце которой я приеду к своей маме. Голос дедушки отдается эхом в горах. Он поет:

– Сегодня я считаю звезды. Не приходи ко мне, сегодня я болею. Не приходи ко мне, любовь моя. Сегодня все мои враги меня подстерегают.

У меня заболела шея, потому что я долго смотрел вверх.

– Дедушка, у меня болит шея.

– Не смотри на небо.

Я опускаю голову и смотрю перед собой. Передо мной светлый путь. Я вижу дорогу между ушей мула. Передо мной белые камни в лунном свете.

Понемногу меня укачивает, веки набухают, и меня клонит ко сну. Я стараюсь не заснуть. Дедушка рассказывает интересные, но страшные истории.

– Я как-то один ехал в Шахдад. Была такая же ночь, как сегодня. Было облачно. Я был один. Еду на лошади и вдруг вижу, что какой-то высокий незнакомец едет впереди меня. Он был очень, очень высокий. Я окликнул его: «Кто ты?» Он засмеялся и, подтрунивая надо мной, спросил: «Кто ты?» Эхо разнесло эти слова. Куда бы я ни ехал, он возвращался. Куда бы я ни посмотрел, я видел этого незнакомца. Я навел на него ружье, выстрелил и промахнулся. Может, я и попал, но человек не упал. Я сильно испугался. Я умолял его не беспокоить меня. Мои слова на него не действовали. Что бы я ни говорил, он повторял мои слова. Я пустил коня во весь опор, чтобы его обскакать. Не смог. Он всегда оказывался впереди меня. Я до утра с ним тягался. У меня пересохло во рту, и я не мог дышать. Когда рассвело, я увидел, что край повязки, которая была у меня на голове, отвязался и свис. Он висел прямо у меня перед глазами. Этот край головной повязки и был тем высоким человеком, который везде мерещился мне впереди.

Рассвело. Мы миновали горы и едем через пустыню, где находится Шахдад. Видны уже деревья Шахдада. Шахдад похож на большой сад, затерявшийся в пустыне. По мере продвижения вперед сердце у меня бьется все чаще. Я уже ясно вижу финиковые пальмы. Там родилась моя мама. Сердце бьется все сильнее. Я хочу взлететь и быстрее оказаться в доме и в роще моей матери. Мы подъезжаем к ручью, по обе стороны которого растут финиковые пальмы. Этот ручей – как нить, завязанная вокруг Шахдада. Ручей несет воду в Шахдад. Мне на память приходит бумажный змей. Шахдад, словно большой зеленый бумажный змей, лежит посреди безводной, бескрайней пустыни, а ручей словно нить, связывающая его с землей. Я не могу насмотреться на пальмы, большие и маленькие деревья и апельсины под пальмами. Я раньше часто пробовал финики с родины матери, но никогда до этого не видел финиковых пальм. Я хочу спрыгнуть с мула и дотронуться до стволов пальм. Стволы пальм обрезаны уступами. Дедушка мне не разрешает сойти. Мошрафи из-за нас еле дышит.

– Насрулла-хан, зачем ты взял с собой этого мальчишку? Такой бедовый и непослушный!

Мы едем по улицам Шахдада. Вдоль улиц тянутся высокие потрескавшиеся стены из глиняного кирпича, сверху которых свисают сухие ветки финиковых пальм и колючки. Из-за стен я вижу пальмы, которые я раньше вообще не видел, а также верхушки мандариновых зарослей.

– Дедушка, а где же дом моей мамы? Когда же мы уже приедем?

Мы проезжаем мимо высокой старой крепости из сырцового кирпича. Я очень пристально смотрю на крепость, и у меня начинает болеть шея. Я очень хочу знать, что находится за этими высокими и полуразвалившимися стенами. Я уже готов опять начать задавать свои многочисленные вопросы, но в это время мы останавливаемся около дома.

– Слезай, вот дом твоей матери.

Я готов спрыгнуть с мула на землю, и в это время Мошрафи берет меня под мышки, приподнимает и ставит на землю. Дверь дома полуоткрыта. Я вбегаю во двор и не знаю, куда дальше идти. Я бросаю взгляд на два маленьких глиняных домика и стою в нерешительности посреди двора. Словно я жду, что мама появится из одного из этих домиков, и я брошусь в ее объятия. Но вместо этого я слышу старческий голос.

– Кто ты, что ты хочешь, мальчик?

Из сада перед двором выходит маленький старичок в войлочной шапке и с серпом в руках.

– Я Хушу, сын Фатимы.

Старичок молчит, смотрит на меня и медленно говорит:

– Да простит Бог грехи Фатимы. Ты память о ней. Как ты вырос!

С улицы доносятся голоса дедушки и Мошрафи, которые разговаривают и прощаются. Я бегу к пальмам и обнимаю дерево. Твердый, плотный и грубый ствол пальмы превращается в объятия мамы. Я прислоняюсь лицом к толстому стволу финиковой пальмы. У меня короткие руки, и я не могу полностью обхватить ствол. Я кручусь и кручусь вокруг пальмы, целую ее, поднимаю голову и смотрю на ветки и листья дерева. Чувствуется легкое дуновение ветра, который раскачивает ветки пальмы. Мне кажется, что ветер развевает волосы моей матери. Темно-рыжий воробей чирикает и щелкает и перелетает с ветки на ветку.

Мне представляется, что мама разговаривает со мной соловьиным языком. На ветках пальмы сухие, прилепившиеся к листьям финики. Я хочу взобраться на пальму. На пальме есть ступени, образовавшиеся от срезанных веток. Я снимаю обувь и с трудом поднимаюсь на несколько ступеней.

Раздается голос дедушки:

– Не лезь, упадешь!

Старичок спрашивает:

– Почему этот мальчик так делает?

– Он сын Казема.

Все знают Казема и его сына. Я не могу подняться выше, но хочется залезть и дотянуться до фиников и соловья. Дедушка берет меня под мышки и снимает с дерева. Я сижу на траве под пальмой и слушаю шум верхушек деревьев, растрепанных, словно волосы; слушаю шум листьев пальмы и пение соловья. Старик готовит мне чай. Он стелет циновку и коврик во дворе. Дедушка сидит на матраце и опирается на подушку. Он закуривает папиросу. Старик насыпает траву мулу. Дедушка смотрит на меня. Я не могу забыть пальму и соловья.