Гевин Экстенс - Вселенная против Алекса Вудса, или Светская церковь Курта Воннегута

– Меня зовут Александр Морган Вудс. Родился двадцать третьего числа девятого месяца тысяча девятьсот девяносто третьего года.

Не сказать, чтобы мне нравилось мое полное имя, особенно его средняя часть. Но чаще всего ко мне обращаются просто «Алекс», как эти полицейские на допросе. Если вас нарекли Александром, очевидно, что людям будет лень произносить ваше имя полностью. Большинство ограничится двумя первыми слогами. Мама и вовсе использует только второй – и зовет меня Лекс, как лысого злодея Лекса Лютора, – правда, она звала меня так еще до того, как я облысел. Потом она заявила, что сокращение было пророческим. А раньше считала, что это просто ласковое прозвище. Старший инспектор Эрс поморщился и снова кивнул Каннингему, как фокусники кивают ассистентам с реквизитом.

На этот раз инспектор Каннингем достал из папки прозрачный пакетик и швырнул его в мою сторону. Пакетик с негромким шлепком приземлился посередине стола. И в жесте, и в звуке чувствовалась отлаженная драматургия. Понятное дело – у полицейских куча всяких уловок, чтобы давить вам на психику. Ну, вы же смотрите телевизор, сами знаете.

– Приблизительно сто тринадцать граммов марихуаны, – констатировал старший инспектор Эрс. – Обнаружено в бардачке твоей машины.

Надо признаться, про марихуану я успел напрочь забыть. Я не заглядывал в бардачок с тех пор, как покинул территорию Швейцарии, – незачем было. Но попробуйте объяснить это в два часа ночи полицейским, задержавшим вас на таможне.

– Это куча травы, Алекс. Она как, для личного пользования?

– Нет… – начал было я, но не договорил. – Хотя да. В смысле она была для личного пользования. Но не для моего.

Оказалось, что старший инспектор Эрс умеет на удивление высоко поднимать брови.

– То есть это не твои сто тринадцать граммов?

– Нет. Это трава мистера Питерсона.

– Ясно, – отозвался старший инспектор, снова почесав родинку и покачав головой. – Еще мы нашли в машине приличную сумму денег, а именно. – он опустил глаза на лежащий перед ним документ. – Шестьсот сорок пять швейцарских франков, восемьдесят два евро и триста восемнадцать фунтов стерлингов. Все лежало в конверте, в боковом отделении дверцы со стороны водителя. Зачем семнадцатилетнему парню столько наличных?

Я ничего не ответил.

– Алекс, сейчас очень важно, чтобы ты ответил честно. Что ты собирался делать с этой марихуаной?

Я и сам не раз думал об этом.

– Не знаю. Ничего не собирался. Скорее всего, я бы ее выбросил. Ну или там подарил кому. Правда, не знаю.

– Подарил?!

Я даже подумал, что можно преподнести траву Элли, она оценила бы. Но я оставил эту мысль при себе.

– Лично мне трава не нужна, – объяснил я. – Мне просто нравилось ее выращивать. Зачем же я стану оставлять ее себе?

Инспектор Каннингем закашлялся, словно чем-то подавился. Это был первый звук, который он издал, и я даже вздрогнул. Мне уже стало казаться, что он немой.

– Ты ее выращивал?…

– Для мистера Питерсона, – уточнил я.

– Ясно. Значит, ты ее выращивал, чтобы отдавать даром. Это что, получается, благотворительность?

– Да нет. Понимаете, она же мне изначально не принадлежала. Владельцем был мистер Питерсон. Так что вообще-то я не имел права никому ее отдавать. Я же говорю – я ее только выращивал.

– Выращивал без всякого личного интереса?

– У меня был сугубо фармакологический интерес.

Старший инспектор Эрс еще раз посмотрел на Каннингема и несколько секунд молча барабанил пальцами по столу.

– Алекс, спрошу тебя прямо. Ты принимаешь наркотики? Вот сейчас – ты торчишь?

– Нет.

– А когда-нибудь что-нибудь принимал?

– Нет.

– Ясно. Тогда как ты прокомментируешь следующее. – Каннингем протянул ему очередную бумагу. – У нас заявление таможенника, который тебя остановил. Ему показалось, что ты вел себя, мягко говоря, странно и отказывался сотрудничать. Цитирую: «Задержанный включил в машине музыку на такую громкость, что, наверное, во Франции было слышно. Несколько минут прикидывался, что не замечает меня: смотрел перед собой остекленевшим взглядом. Когда я наконец добился, чтобы он вышел из машины, задержанный признался, что не в состоянии ее вести». Старший инспектор Эрс положил бумагу на стол и посмотрел на меня.

– Не потрудишься объяснить?

– У меня височная эпилепсия, – ответил я. – Тогда как раз был парциальный приступ. Старший инспектор снова поднял брови и скривился: мой ответ разочаровал его до глубины души.

– Эпилепсия?…

– Да.

– Впервые об этом слышу.

– Она у меня с детства. Началась после несчастного случая.

Я показал на шрам.

– Когда мне было десять лет, я.

Старший инспектор нетерпеливо закивал.

– Да-да, про несчастный случай я в курсе. Про него все в курсе. А вот про эпилепсию почему-то никто ничего не говорил.

– У меня уже два года не было приступов.

– А в машине, говоришь, случился приступ?

– Да! Поэтому я и сказал, что больше не могу ее вести.

Старший инспектор опять уставился на меня, помолчал и снова покачал головой.

– Знаешь, этот таможенник, мистер Ноулз, снабдил нас подробнейшим отчетом, и в нем ни разу не упоминается приступ, а такие вещи обычно бросаются в глаза, так ведь? Он заявил, что ты просто сидел неподвижно, как истукан, и что твое спокойствие, с учетом всех обстоятельств, его удивило.

Мое спокойствие никак не давало покоя главному инспектору Эрсу.

– Понимаете, – начал я, – при парциальном приступе не теряешь сознание и не бьешься в конвульсиях. Мне удалось купировать приступ, поэтому мистер Ноулз ничего не заметил.

– Поэтому? – переспросил старший инспектор Эрс. – Хочешь сказать, если я отправлю тебя на анализ крови, ничего не обнаружится? Никаких посторонних веществ?

– Только карбамазепин.

– Это что?

– Антиэпилептик.

Старший инспектор Эрс посмотрел на меня так, точно хотел пронзить взглядом насквозь. И сказал, что даже если я не вру и у меня действительно височная эпилепсия, вызвавшая парциальный приступ, то это все равно не объясняет моего поведения. У меня в бардачке обнаружили сто тринадцать граммов марихуаны, а я веду себя так, будто ничего серьезного не произошло!

– Но это и в самом деле ерунда, – сказал я. – С точки зрения вечности.

Старший инспектор Эрс еще секунд десять качал головой и наконец сказал, что перевозка наркотических средств с предполагаемой целью сбыта – это более чем серьезно, а если я считаю иначе, то я либо прикалываюсь, либо демонстрирую наивность, граничащую с умственной отсталостью.

– Я не наивный, – возразил я. – Просто у нас с вами по-разному устроен ум. Обыкновенное несовпадение парадигм.

Они еще долго мучили меня неуклюжими вопросами про наркотики, и чем честнее я отвечал, тем глубже убеждались, что я вру. В конце концов я заявил, что требую взять у меня кровь на анализ, потому что со мной можно спорить до бесконечности, а с научным доказательством не поспоришь. Но к моменту, когда я начал настаивать на анализе, они уже сами решили сменить тему. Оставался непроясненным еще один вопрос. Вообще-то с него следовало начать, но я же говорю – в полиции логике предпочитают драматургию, путая эффектность с эффективностью.