Григорий Канович - Избранные сочинения в пяти томах. Том 2

И тут Нестерович вспомнил сына корчмаря. Вот кто ему поможет! Прыщавый Семен знает всех евреев наперечет: от последнего нищего до Маркуса Фрадкина. Парень он безалаберный, ленивый, но смышленый. Нестерович к нему и раньше подъезжал, но тогда прыщавый Семен ушел от ответа, не сказал ни «да», ни «нет».

– В корчму, Ардальон, в корчму, – вслух произнес урядник и ускорил шаг. Лишенный возможности командовать полком, или ротой, или, на худой конец, отделением, Нестерович, особенно в подпитии, отдавал приказания самому себе и в такие минуты чувствовал себя не нижним чином уездной полиции, а по меньшей мере фельдмаршалом. – В корчму!

Прыщавый Семен уже ходил, но был слаб, лицо его вытянулось, нос заострился.

– Все еще хвораем? – спросил Нестерович и обхватил руками резную спинку кровати.

– Хвораю, – хмуро ответил Семен.

– В такие дни грех в постели валяться, – пробасил урядник. – Если валяешься один. – И усмехнулся.

– Пить будете?

– Нет. Гонец из уезда приезжал… бутылочку с ним на пару распили.

– Подождали бы, пока выздоровею, – придушенно сказал прыщавый Семен.

– Рад бы, Семен Ешуевич, – урядник даже назвал сына корчмаря по отчеству, – да дело спешное. Как я уже докладывал, гонец из уезда приезжал… депешу привез… Покушение на виленского вице-губернатора… По всему Северо-Западному краю розыск объявлен.

– Я-то при чем? – притворился равнодушным прыщавый Семен. – Я-то в него не стрелял.

– Ваш стрелял.

– Ну и что?

– Вот я и подумал, Семен Ешуевич: свой своего скорее сцапает.

– Свой своего скорее сцапает, но и отпустит скорее, – уколол урядника сын корчмаря.

– Если свой – наш, то не отпустит, – осклабился Нестерович. – Мы же вроде с тобой договорились?

– Договаривались, – уточнил прыщавый Семен.

– За него и награда назначена, – смягчился Нестерович. – Пятьсот золотых…

– Подорожали евреи, – пробормотал сын корчмаря. – Раньше за них больше сотни не давали. Его превосходительство что, убит?

– Ранен.

– Жаль.

– Кого?

Так я тебе и ответил, пьяная морда, подумал прыщавый Семен.

– А делиться как будем? Мне – половина и вам – половина? Так, что ли?

– Мне и четверти хватит, – серьезно ответил Нестерович, пораженный собственной щедростью.

– А не много ли? – презрительно процедил прыщавый Семен.

– Поладим как-нибудь, – поежился урядник. – Только помоги… разнюхай… разведай…

– С вами разнюхаешь!.. Чего притащились среди бела дня?

– А может, я за водкой.

– Еврея можно поймать, но не обмануть. Местечко маленькое… Все на виду…

Прыщавый Семен играл с ним как кошка с мышкой, и игра доставляла ему странное, почти мучительное удовольствие. Он испытывал ни с чем не сравнимое чувство – как бы весь раздваивался, делился, обрастал еще одной кожей, толстой и неуязвимой, за которой, как за крепостной стеной, начинался истинный Семен Мандель.

– Вы больше ко мне при свете не приходите.

– Слушаюсь, – вдруг вырвалось у Нестеровича, и он растерянно уставился на сына корчмаря.

– Приметы указаны? – нетерпеливо спросил прыщавый Семен, оглядываясь на дверь: не стоит ли там Морта и не подслушивает ли?

– Указаны.

– Говорите, и побыстрее! Беседа наша и так затянулась.

– Сей момент, Семен Ешуевич. Сей момент… Дайте только вспомнить… Жаль – депешу с собой не захватил… Там все перечислено… Роста среднего… Телосложения слабого… тщедушного… носит бороду…

– Про ермолку с булавкой ничего не сказано?

– Про ермолку с булавкой – ничего…

– Да по вашим приметам подходи к каждому – и за шиворот! Не помните – особых нет?

– Нет. А почему ты, Семен Ешуевич, про ермолку с булавкой спросил? – насторожился Нестерович.

– Так.

– Не ври. Ты зря не спросишь. Давай, брат, по-честному, по-хорошему… Сам знаешь: и за укрывательство каторга грозит…

– Заходил тут один такой в корчму…

– Бородатый?

– И бородатый, и тщедушный… Только на убийцу не похож.

– Давно заходил?

– Перед моей болезнью… Недельки две тому назад… Я еще с ним повздорил… Сидит в углу, смотрит на всех и не пьет… Я к нему раз подошел, другой. Спрашиваю: «Тебе налить?» А он: «У меня налито. Разве не видишь?» Смотрю на стол ни кружки, ни стакана. «Что налито?» А он мне и отвечает: «Горя нашего!.. Полная чаша!.. Садись, выпьем вместе!»

– Ну? – подхлестнул Нестерович прыщавого Семена. – Что было дальше?

– Дальше? Дальше я его выгнал!

– Напрасно, напрасно, – огорчился урядник. – Надо было посидеть с человеком, отведать с ним того… как его… «горя вашего»…

– Из-за него я и слег.

– Из-за него? – выпучил бесцветные глаза Нестерович.

– Проклял он меня. «Трястись тебе, говорит, от лихоманки!» Две недели и трясло меня… до сих пор очухаться не могу… ноги как из пакли… шаг шагну – и гнутся…

– А где он сейчас?

– Не знаю… Бродит, наверно, по округе… Куда ему деваться…

– Странно, очень странно, – пропел Нестерович. – Говоришь, на убийцу не похож… Но и я, ежели без сапог и мундира, тоже не похож…

– На убийцу?

– Шути, Семен Ешуевич, да не забывайся… Сам знаешь: я к вашему племени со всей душой… ни одного еще, кажется, не обидел… хотя его благородие исправник Нуйкин и даже батюшка в церкви говорят, что вы одна шайка… что дай вам волю, вы всю Русь к рукам приберете и германцу под хорошие проценты в аренду сдадите… но я своего мнения держусь. Люди, говорю, как люди… надобно только указ издать и окрестить всех… а крещеных, таких, как литовцы, в православие перевести… тогда и порядка больше будет, и покоя…

– А что, разве крещеные… православные в вице-губернаторов не палят?

– Палить-то палят, но своя пуля – не чужая, а чужая – как шрапнель, во все стороны бьет.

В дверь комнаты постучали, и прыщавый Семен сказал:

– Входи, Морта, входи!

Она просунула в дверь голову и спросила:

– Есть будете?

– Буду, – ответил Семен.

– И на господина урядника нести? – справилась Морта.

– Премного благодарен, – ответил Нестерович и по-шутовски поклонился.

Но Морта не уходила.

– Я буду есть один, – сказал прыщавый Семен, и она исчезла.

– Так как, Семен Ешуевич, по рукам?

– Поговорим, когда выздоровею…

– Чего тянуть?.. Ничего зазорного я не предлагаю… Разве служить отечеству зазорно?

– У меня нет отечества, – тихо произнес Семен.

– Как это нет?

– Нет, и все… Корчма – это еще не отечество…

– А все кругом… все, кроме корчмы, земля… лес… поля…

– Я хотел бы перед обедом помолиться, – сказал прыщавый Семен. – Вот уже две недели, как не молился…

– Молись, – уступил Нестерович. – Только на Бога надейся, а сам не плошай.

Он вдруг набычился, закусил красные, как рана, губы и направился к выходу.