Фатима Мернисси - Рожденная в гареме. Любовь, мечты… и неприкрытая правда

Но после дознания женщины все равно решили отомстить нам, детям. Они назвали нас предателями и сказали, что больше не будут допускать нас к своим развлечениям. Это была ужасная перспектива, и тогда мы стали защищаться и объяснять, что мы всего лишь сказали правду. Мама возразила, что бывает такая правда, которую все равно нельзя говорить, а надо хранить в секрете. Мы упрашивали ее объяснить нам разницу, но она ничего толком не объяснила. «Вы сами должны думать, каковы будут последствия ваших слов, – сказала она. – Если то, что вы скажете, может кому-нибудь навредить, тогда надо молчать». Следует признать, этот совет нам совсем не помог. Бедный Самир ужасно переживал, что его назвали предателем. Он взбунтовался и закричал, что имеет право говорить что хочет. Я, как обычно, восхитилась его дерзостью, но смолчала. Я решила, что если, помимо попыток отличить правду ото лжи (что уже создавало для меня немало проблем), мне нужно будет еще и разбираться с этой новой категорией «секретов», то я совершенно запутаюсь, и мне легче просто согласиться с тем фактом, что меня часто будут оскорб лять и обзывать предателем.

Одно из моих еженедельных удовольствий состояло в том, чтобы любоваться тем, как Самир бунтует против взрослых, и мне казалось, что, если я буду следовать за ним, со мной ничего плохого не случится. Мы с Самиром родились в один день, в долгий вечер месяца Рамадана [1] В Рамадан , девятый месяц мусульманского календаря, соблюдается строгий пост от рассвета до заката. ( Здесь и далее примеч. авт. ) , с разницею едва ли в один час. Он появился первый, на третьем этаже, седьмым ребенком у своей матери. Я родилась час спустя в нашей гостиной внизу, первая дочь у моих родителей, и, хотя мама совсем обессилела, она все же настояла на том, чтобы мои тети и другие родственницы устроили для меня такой же праздник, что и для Самира. Она всегда отвергала превосходство мужчин, считая его чепухой, которая решительно не в традициях ислама: Аллах сделал нас равными, говорила она. В тот день, вспоминала она, в доме во второй раз зазвучали традиционные возгласы «ю-ю-ю-ю!» [2] «Ю-ю-ю-ю!» – радостные возгласы, которыми женщины отмечают счастливые события, от важных, как рождение и бракосочетание, до самых простых, например, когда заканчивают вышивку или устраивают праздник для старенькой тети. и праздничные песни, так что соседи запутались и подумали, что у нас родилось два мальчика. Папа пришел в восторг: я была очень пухлая и круглолицая, «как луна», и он тут же решил, что я вырасту настоящей красавицей. Желая его подразнить, лалла Мани сказала, что я бледновата, и глаза у меня раскосые, и скулы высоковатые, а у Самира, по ее словам, была «прекрасная золотистая кожа и большущие черные бархатные глаза». Мама позже сказала мне, что тогда промолчала, но как только смогла подняться на ноги, тут же побежала посмотреть, правда ли у Самира такие бархатные глаза, и это соответствовало истине. Они у него до сих пор такие, но их бархатная мягкость исчезает, когда он начинает бунтовать, и я всегда думала, не потому ли он прыгает вверх-вниз, когда спорит со взрослыми, что по сложению тонок и гибок, как проволока.

Я же, наоборот, была тогда такая пухлая, что мне никогда не приходило в голову прыгать, когда кто-то меня раздражал; я только плакала и бежала прятаться в маминых одеждах. Но мама всегда твердила, что мне не следует рассчитывать, что Самир все время будет бунтовать за меня: «Ты должна научиться кричать и протестовать, как научилась ходить и говорить. Плакать в ответ на обиду – все равно что напрашиваться на новую обиду». Она так беспокоилась, как бы я не выросла уродиной, что даже посоветовалась с бабушкой Ясминой, когда мы приехали к ней в летние каникулы. Бабушка Ясмина, как никто другой, умела улаживать противостояния и посоветовала маме не сравнивать меня с Самиром, а лучше воспитывать так, чтобы я умела защищать младших детей. «Есть разные способы вырастить сильную личность, – сказала она. – Один из них – развить в ней умение отвечать за других. Просто возмущаться и бросаться с кулаками на ближнего, если тот совершил ошибку, – это один способ и, уж конечно, не самый хороший. А если ты научишь дочь отвечать за младших во дворе, то дашь ей возможность стать сильной. Это хорошо, если она может рассчитывать, что Самир ее защитит, но если поймет, как защищать других, то сможет защитить и себя».

Но именно тот случай с радио преподал мне один важный урок. Тогда мама сказала мне, что, прежде чем что-то сказать, нужно пожевать слова. «Семь раз покрути каждое слово на языке с закрытым ртом, а потом уже говори, – велела она. – Потому что, когда слова уже сказаны, можно многое потерять». Потом я вспомнила, как в сказках «Тысячи и одной ночи» просто невпопад сказанное слово могло навлечь беду на несчастного, который не угодил тем самым халифу или шаху. Иногда дело кончалось даже тем, что звали сиафа, то есть палача.

Однако слова могли и спасти человека, который умел ловко нанизывать их друг за другом. Так и случилось с Шахерезадой, рассказавшей тысячу и одну сказку. Царь хотел отрубить ей голову, но одними словами она сумела остановить его в последнюю минуту. И мне очень хотелось узнать, как ей это удалось.

Как-то раз вечером мама не пожалела времени, чтобы объяснить мне, почему сказки называются «Тысяча и одна ночь». Название это неслучайное, потому что в каждую из этих многих-многих ночей юная супруга царя Шахерезада должна была придумать головокружительный, захватывающий сюжет, чтобы царь, ее муж, забыл про свое жестокое намерение казнить ее на рассвете. Я пришла в ужас. «Мама, ты хочешь сказать, что, если бы царю не понравилась сказка, он позвал бы своего сиафа [палача]?» Я все не унималась, желая знать, какие еще варианты были у бедной девушки. Я хотела, чтобы имелись другие возможности. Почему не могло быть так, что, даже если сказка не угодила царю, Шахерезада все равно осталась бы жива? Почему Шахерезада не могла просто рассказывать, что ей хочется, не боясь умереть из-за царя? Или почему она не могла все перевернуть и потребовать, чтобы царь сам каждую ночь рассказывал ей по сказке? Тогда бы он понял, как страшно угождать кому-то, кто обладает властью отрубить тебе голову. Мама сказала, что мне сначала нужно узнать, как все было; тогда можно было бы поискать выход.

У Шахерезады с царем, сказала она, был совсем необычный брак. Он состоялся при очень плохих обстоятельствах. Царь Шахрияр застал свою первую жену в постели с рабом, очень рассердился и обиделся и велел отрубить голову им обоим. Однако, к его большому удивлению, оказалось, что двойного убийства ему недостаточно, чтобы усмирить свой безмерный гнев. Месть стала его каждодневной навязчивой идеей. Он чувствовал потребность убивать все больше женщин. Поэтому он велел визирю, своему самому высокопоставленному придворному, по воле случая еще и отцу Шахерезады, приводить ему по девственнице каждый день. Царь женился на ней, проводил с нею ночь, а на рассвете приказывал ее казнить. И так он поступал больше трех лет и убил более тысячи невинных девушек, «и люди возопили и бежали со своими дочерьми, и в городе не осталось ни одной девушки, пригодной для брачной жизни» [3] Перевод с арабского М. Салье. . Брачная жизнь, как сказала мама, когда Самир стал прыгать и требовать объяснения, – это когда жених и невеста ложатся вместе в кровать и спят до утра.