Ричард Мэдли - Однажды я тебя найду

До переулка, где мистер Арнольд оставил машину, шли в неловкой тишине. Гвен очень трепетно относилась к своим занятиям живописью, особенно после того, как однажды в вечерней газете напечатали нелицеприятный отзыв о ее первой выставке.

– Какая ложь! – взметнулась она, смяв в сердцах газету. – Мое вдохновение – я сама! Я ничем не обязана людям, о которых он пишет. Обвинил меня едва ли не в плагиате! И теперь это прочтут все наши друзья… Оливер, сделай что-нибудь!

Мистер Арнольд был юристом, и весьма успешным. Он специализировался на делах о клевете и предпочитал в суде представлять истцов, обладая особым даром вызывать у людей чувство глубокого сопереживания к своим клиентам. В работе он использовал обычные риторические уловки.

– Представьте, что такое написали о вас. Как бы вы себя чувствовали? – обращался он к присяжным, а затем бросал полный упрека взгляд на адвоката ответчика, будто тот обязан устыдиться, что защищает разносчиков сплетен.

Присяжным на инстинктивном уровне импонировали его уверенный, хорошо поставленный голос и привлекательная внешность. Мистер Арнольд не был красавцем в привычном смысле этого слова, но обладал приятной улыбкой и уверенными манерами. Присяжные чувствовали, что могут ему доверять, им нравился обращенный к ним скрытый посыл его речей: «Вы люди здравомыслящие, я это вижу. Уж нам-то с вами и не разобраться с таким пустяком?»

Самое главное в работе любого адвоката – расположить к себе присяжных. В этом залог победы.

Профессиональный успех принес ему большое состояние. Долгие годы его время оценивалось по самым высоким ставкам, а газетчики, услышав, что против них будет выступать Оливер Арнольд, предпочитали урегулировать споры без судебного разбирательства.

Он покорно унес так задевшую Гвен статью в свою контору в Холборне, тщательно изучил и пришел к выводу, что там нет ничего оскорбительного. Пожалуй даже, в статейке весьма толково проанализированы слабые стороны художественного мастерства жены. Там писали, что многое в ее творчестве перенято у других, и с этим он был склонен согласиться, когда после работы прогулялся по некоторым из упомянутых автором галерей.

Вечером в разговоре с женой он слукавил.

– Ничего не поделаешь, Гвен. Отзыв относится к разряду добросовестных. Да, конечно, нам он кажется несправедливым, но критики должны иметь право высказывать свое мнение. Понимаю, тебе неприятно, однако на твоем месте я просто выбросил бы все это из головы. Как там сказал Уайльд? «Что бы о вас ни говорили, хуже может быть только одно – когда о вас не говорят». Что-то в этом роде… По крайней мере, дорогая, незамеченной ты не осталась.

На лице жены отразилось негодование.

– Ну разумеется, если ты принял их сторону, то ничего не поделаешь!

Несколько недель она с ним не разговаривала.

С тех пор прошло три года, и только к весне 1938 года уязвленное самолюбие перестало терзать Гвен и позволило вернуться к кистям и холсту в мансарде Дауэр-Хауса. Хотя у мистера Арнольда и было свое (невысказанное) мнение о способностях жены, порицать ее за вновь обретенную веру в свои силы он не мог. Более того, ему пришлось отменить долгожданную поездку в Озерный край: Гвен заявила, что у нее, «возможно, не получится» сделать в работе перерыв.

– Только не сейчас, Оливер. Уверена, ты меня поймешь. Я никогда не испытывала такой бури вдохновения.

Одна незавершенная картина, изображавшая вазу с чахлыми незабудками, не особо вязалась в голове ее мужа с бурей вдохновения, тем не менее он написал в отель у озера Алсуотер и горестно распростился с внесенным задатком.

Все две недели отпуска мистер Арнольд, прихватив с собой приготовленный Люси ланч, в одиночку исследовал окрестности, а его жена тем временем трудилась – или, скорее, красовалась – за мольбертом. Дети уехали на учебу, в доме царила тишина, и впервые за долгие годы его сердце тронула тоска. Справиться с ней помогали прогулки.

Больше всего он любил вглядываться с холмов Уилда в окутанный дымкой Лондон на севере и отблески моря на юге. Маленькие бледно-голубые бабочки вспархивали с кустов, окаймляющих тропинки, когда он шел по гребню возвышенности между Северной и Южной грядами. «Кентский ответ Малверн-Хиллз» [1] Гора на западе Центральной Англии высотой четыреста двадцать пять метров – место, популярное среди туристов. – Здесь и далее примеч. пер. , – каждый раз, поднимаясь сюда, бормотал себе под нос мистер Арнольд. Сравнение, несомненно, тщеславное, но оно доставляло ему удовольствие. Правда, сейчас даже самые солнечные деньки омрачались растущей угрозой войны.

Невидимая, на юге за горизонтом лежала Франция. Та самая страна, которая двадцать четыре года назад противостояла грозному, беспощадному кайзеру, а теперь отважно смотрела в ледяные глаза фюрера.

Поедая бутерброды с ветчиной на склоне холма над Эшдаун-Форест, мистер Арнольд с трудом верил, что вот-вот грянет еще одна война. С прошлой он вернулся из Франции в чине майора. Приехав на короткую побывку в Лондон, он попросил руки Гвен, и от ее восторженного согласия сладко защемило сердце, однако в душе он не верил, что доживет до собственной свадьбы.

Он до сих пор испытывал неподдельное изумление, что в той войне ему удалось уцелеть. Его зачислили в полк летом 1914 года, сразу по окончании школы. Планы по изучению права в университете были отложены, хотя и Оливер и родители втайне рассчитывали, что через несколько месяцев он займет свое место в Оксфорде – уж к новому-то году точно. По всеобщему убеждению, война должна была закончиться самое позднее к Рождеству.

К концу 1918 года из кадетов выпуска мистера Арнольда в живых остался лишь он один. Он понятия не имел, почему так случилось. Явно не потому, что отсиживался за спинами других. Оливер участвовал во многих битвах, много раз видел смерть товарищей. Некоторые гибли от пуль, другие исчезали в мгновение ока при разрыве снаряда, а он каким-то непостижимым образом оставался невредим. При артобстреле такое случается: он собственными глазами видел, как уползали те, кто был ближе всех к эпицентру взрыва, а тела находившихся поодаль разлетались на куски.

Сейчас, когда мистеру Арнольду стукнуло сорок пять, и воевать, пожалуй, было поздно, он тревожился за сына. Двадцатилетний Джон проходил подготовку в военно-воздушном училище Крануэлл в графстве Линкольншир. Если ему присвоят звание, то в итоге могут призвать и на действительную военную службу. В газетах писали, что исход войны на этот раз будет решаться в воздухе. Вместе с другими парнями Джона бросят на эту новую линию фронта: современное поле боя, где враг, непогода или невезение швыряют мальчишек в безжалостные объятия гравитации.