Саймон Ван Бой - Все прекрасное началось потом

– Да, – признался Генри, – но я сходил проверить, и он снова заснул.

– Ты мое золотко! – сказала мама. – Я знала, я верила – на тебя можно оставить дом.

– Хотя мы были тут рядом, у соседей, – прибавил отец.

Генри залез в пижаму под бдительным отцовским оком, и тут вдруг раздался пронзительный вопль, который, казалось, никогда не смолкнет. Отца как ветром сдуло.

Из братишкиной комнаты снова послышался крик.

Генри подглядывал в дверную щелку.

Им пришлось использовать ножницы… Генри обмочился в штаны, но этого никто не заметил.

Потом приехали полиция и «Скорая помощь».

У дверей топтались соседи в домашних халатах.

Генри разрешили не ложиться и поговорить с полицейским.

Когда Генри еще был маленький, братишкина комната большую часть времени служила кладовкой. О том случае у них в семье никогда не говорили. Мать иногда плакала в ванной. Иногда Генри видел, как отец сидел у себя в гараже, уставившись в одну точку.

Став постарше, Генри просыпался оттого, что задыхался во сне. Все знали, что у нет больше нет братишки. В супермаркете люди часто подходили к матери.

«Ну как, справляетесь?»

Даже спустя годы – все тот же вопрос, все то же сочувствие на лицах. Мягкое прикосновение к руке – в знак всеобщей поддержки и ободрения.

Во всем винили игрушку – ни о чем другом никто и подумать не мог.

На последнем курсе университета Генри понял – с ним что-то не так. Механизм, помогавший другим студентам заводить меж собой долгую дружбу во время бурных ночных кутежей в студенческих забегаловках, лично у него дал сбой, а может, он у него вообще никогда не включался.

А те редкие дружеские отношения, которые у него все же завязывались, скоро обрывались. Искренняя отзывчивость быстро оборачивалась безразличием.

И вот теперь Ребекка. С нею все началось так же, как и с остальными. Влечение, разговор, совместная ночь. Но было в этом и кое-что более глубокое и красивое – нечто такое, что заставляло Генри не обращать внимания на сиюминутные мелочи и ощущения, как будто их обоих что-то связывало в будущем.

Потому-то он и поделился с нею воспоминаниями из своего прошлого – впрочем, не всеми. Она, конечно, тоже во всем винила игрушку, так что Генри мог со спокойной душой и дальше притворяться кем-то другим.

После долгого молчания Генри неуклюже спросил Ребекку, где она выросла:

– В каком-нибудь французском сельском домике со ставнями и садовыми шлангами, лавандовыми клумбами и стареньким «Ситроеном»?

– Не совсем, – сказала она, все еще находясь под впечатлением от его рассказа.

– Но ведь ты же родом из Франции – так из каких мест, если точно?

– Угадай.

– Ну точно знаю, не из Парижа. Тогда, может, из Шампани?

– Нет .

– Из Бордо?

– И не из Бордо.

– Из Дижона?

– Неужели твои географические познания о Франции ограничиваются тем, что ты ешь и пьешь?

– Из Ласко?

– Уже теплее, если учесть, что тогда я делала только зарисовки, а живописью еще не занималась… и все же нет.

Ребекка было потянулась к ночному столику за апельсиновым соком, но передумала и поставила стакан на место.

Генри пошел на кухню и принес стакан воды.

– Спасибо, – сказала она.

Она откинулась на простыни и потянулась всем телом. Они оба устали. Генри прилег рядом и сказал:

– Я ищу доказательство жизни, а ты объясняешь ее смысл.

– Нет , Генри, думаю, все не так. По-моему, ты ищешь доказательство своей собственной жизни.

Генри на мгновение задумался.

– А ты что делаешь? – спросил он.

– Просто рисую. – Она улыбнулась. – Пока что.

– А как зовут твоего парня? – полюбопытствовал Генри.

– Никакой он не мой парень, я же говорила, – просто друг, честное слово.

– Грек?

– Американец. Тебе понравится, – сказала она.

– Да ну! – выдохнул Генри. – Откуда ты знаешь?

– Потому что он любит оперу, по вечерам – херес под курагу, а еще, конечно, потому что он все знает об археологии. Древнегреческий – его страсть.

– Неужели такие люди существуют?

– Здесь – да, – подтвердила Ребекка.

Генри на миг задумался, потом сказал:

– Давай вот что сделаем.

– Ну?

– Давай устроим здесь наше гнездышко, и плевать на личную свободу.

Она отвела взгляд в сторону и посмотрела в темноту. Ее подушка была мягкая и теплая.

– Но ведь мы едва знакомы. И я совсем тебя не знаю. – А мне кажется – знаешь, – сказал Генри.

Ребекка повернула голову и посмотрела ему в лицо.

– Чем больше я думаю о нас, тем сильнее пугаюсь.

Генри прикоснулся к ее волосам. Нежно поцеловал в шею, сзади, – и она скоро уснула.

Утром Генри оделся и вышел из дома. Было прохладно. Он расстегнул ремешок на каске и глянул на свой балкон. Потом сел на ржавенькую «Веспу» [16] Известная марка мотороллера итальянского производства. и покатил на север – прочь из города.

Он медленно взбирался по горной дороге, что вела к опаленной, насквозь прожженной солнцем яме, где он копался со штуковиной, которую Ребекка потом назвала дорогущей зубной щеткой. После полудня он собирался покинуть место раскопок и, прихватив с собой портфель с записями, сесть в самолет, вылетающий в Лондон. Там его будет ждать университетский микроавтобус – он доставит его в общежитие при Кембридже, где ему предстоит прожить неделю.

Ребекка пробыла у него дома до полудня. Она помылась в его теплой желтой ванной, вымыла посуду, оставшуюся после ужина. Потом оделась и купила апельсины у албанца на улице, подперев входную дверь бутылкой из-под вина. Апельсины она переложила в мисочку, поставила ее на стол рядом с лимонами и приложила к ним записку со своим адресом. Закрывая жалюзи – на весь день, Ребекка заметила мужчину с голой грудью, кипятившего давеча полотенца в доме напротив. Он сидел с сигаретой за кухонным столом и ерошил себе волосы.

Джордж почти весь вечер провалялся в постели с двуязычным томиком поэзии Казандзакиса [17] Казандзакис , Никос (1883–1957) – греческий писатель. , держа его перед собой таким образом, что тот походил на кровлю крохотной церквушки. Томик был раскрыт на странице, где было написано:

«Красота не знает жалости. Не ты смотришь на нее, а она глядит на тебя и ничего не прощает».

Прошла неделя с тех пор, как он последний раз видел Ребекку. В квартире пахло разлитым вином. В кухне, на разделочном столе лежали толстые пучки увядшего укропа, а углы и места, куда не заглядывал Джордж, были забиты бутылками из-под вина и прочего спиртного. Он повторял поэтическую строку раз за разом, пока не запомнил назубок.

А в полдень у него была встреча – он встал, оделся и отправился в свое любимое кафе на углу. Сотрапезник Джорджа, прибывший чуть раньше, встал и поприветствовал его. Они не пожали друг другу руки, хотя и были рады встрече.