Хелен Брайан - Долина надежды

София получила совсем не то воспитание, в каком, по мнению леди Бернхэм, нуждалась маленькая девочка, поэтому события развивались не так, как когда-то представляла фрейлина, давая клятву у ее купели, в чем, в общем-то, не было ничего удивительного. Вместо строгого режима дня, простой еды и спокойного окружения детской комнаты София привыкла к суете, вызванной бесконечными переездами, и постоянной смене обстановки – большим городам и минаретам, соборам и луковицам куполов церквей восточного обряда, заснеженным вершинам гор, замкам и дворцам, в которых с соблюдением всех церемоний селили и развлекали их с отцом. Она обучилась французскому у целой череды нянек, а грубым итальянским диалектом, включая некоторые шокирующие эпитеты и ругательства, овладела с помощью камердинера отца. Девочке было позволено засиживаться допоздна, поскольку она, не чинясь, закатывала истерику, если ее пытались уложить в постель пораньше. Она частенько рвала одежду и швырялась туфлями, потому что предпочитала бегать босиком. Ей очень не нравилось, когда ей расчесывали волосы. Она пристрастилась к поздним ужинам, жирным пудингам и пирогам, равно как и уяснила, что, сколь бы гадким ни было ее поведение, слуги постараются задобрить ее сластями и скроют ее выходки, дабы не лишиться своего места.

Когда лорд Графтон в перерывах между командировками возвращался в Лондон, леди Бернхэм была шокирована поведением своей крестной дочери, ее неподобающим нарядом, растрепанными волосами и непринужденными словесными оборотами. Фрейлину изрядно беспокоило то, что девочке позволено засиживаться допоздна, и она пыталась открыть лорду Графтону глаза на тот вред, который он причиняет собственной дочери. Виконт был любящим отцом, но он обитал в мире, по преимуществу населенном мужчинами, где не было места домашним хлопотам и основам воспитания ребенка, коими следовало бы озаботиться его жене. Он был исключительно занятым человеком, погруженным в дела, из-за которых у него не оставалось ни минуты свободного времени. Его постоянно окружали секретари и клерки, кои добивались его внимания. А когда у него все-таки находилось время для дочери, он обнаруживал перед собой очень милого, не по годам восхитительно развитого ребенка, в точности походившего на свою мать и заставлявшего его снисходительно посмеиваться над ее забавными и озорными шутками и проделками. Он не замечал грязных босых ножек, выглядывавших из-под платья, или неухоженных и вечно перепачканных маленьких ладошек. Уже через полчаса он ласково щекотал ее под подбородком и отправлял обратно к няне, думая про себя, что еще не встречал более очаровательного ребенка.

А вот леди Бернхэм, которая старалась проводить как можно больше времени со своей крестницей во время наездов лорда Графтона в Лондон, видела перед собой маленькое чудовище, своевольное и дерзкое, сущую насмешку над Кэтрин, становившееся все непослушнее с каждым визитом. Она саркастически называла ее «мисс Язва» и жаловалась приятельницам на то, что расстояние не позволяет ей исправить ужасные ошибки, допущенные в воспитании ребенка дорогой Кэтрин.

Из них двоих единственно верное представление складывалось лишь у леди Бернхэм. С самых ранних лет София обнаружила, что может запросто удрать от одной из нянек, чтобы потом заниматься всем, чего только душа пожелает, и до тех пор, пока ее не найдет кто-либо из лакеев. Ее никто и никогда не останавливал, не бранил и ни в чем ей не отказывал. Впрочем, отец, коего она обожала, мог с легкостью заняться ее воспитанием и наставить на путь истинный. В те детские годы его неодобрение и даже нагоняй могли бы сотворить чудеса.

Пока он вел напряженные переговоры с французами, пытаясь избежать войны между европейскими державами из-за вопроса о наследовании трона Габсбургов, одновременно стремясь достичь компромисса между Францией и Англией по поводу территориальных границ в американских колониях, однажды утром, еще до того, как двор проснулся, София въехала в Версальский дворец на своем пони. Паж, открывший ей дверь служебного подъезда, шепотом посоветовал с помощью хлыста пустить пони в галоп, после чего натянуть поводья и наслаждаться моментом, когда лошадка захочет остановиться и заскользит на гладких плитах. Пони и впрямь понесся галопом по длинным коридорам и украшенным позолотой салонам, и копытца его разъезжались на гладком полу, врезаясь во всех встречных и поперечных. Он расшвыривал в стороны лакеев, сбивал с ног служанок и опрокинул толстую герцогиню де Монжуайе, направлявшуюся к утренней мессе в королевскую часовню. При этом пони оставил за собой звон разбитых зеркал, груды черепков бесценного фарфора и вдребезги расколоченный деревянный шкафчик, украшенный искусной резьбой, – любимый предмет мебели самого короля. Когда же его загнали в угол и увели прочь, хохочущая София ткнула пальцем в Анри, тринадцатилетнего пажа, которому вменялось присматривать за нею.

– Он пообещал мне, что это будет незабываемая поездка, когда пони поскользнется. Так оно и получилось! Я хочу повторить ее! – вскричала она.

Несчастный Анри получил грандиозную порку, которой заслуживала София, но поднять на нее руку никто так и не осмелился.

В Санкт-Петербурге, в доме одного вельможи, у которого остановился лорд Графтон со свитой, София стащила дорогую шкатулку, украшенную драгоценными камнями, и обменяла ее на танцующего медвежонка, которого держал на цепи какой-то мальчишка, ее ровесник. Затем они завели звереныша в каретный сарай и заперли его в роскошном позолоченном экипаже, красе и гордости вельможи, расписанном изнутри картинками крайне порнографического толкования легенды о Леде и лебеде, для чего был нанят специально прибывший из Флоренции художник. Поначалу София кормила медвежонка конфетами, просовывая их ему через окошко, но потом ей прискучило это занятие, и она отправилась на поиски торта, который пообещал испечь для нее повар. Медвежонок тем временем напрочь изжевал обитые бархатом сиденья и позолоту, в клочья разодрал когтями расписное внутреннее убранство, проломил боковую панель и удрал в город, волоча за собой позвякивающую цепь.

А в Испании София как-то запропала на целый день, и взмыленные слуги, отвечавшие за нее, в панике разыскивали ее повсюду. В конце концов оказалось, что она сбежала с цыганами, и ее обнаружили распевающей непристойные песенки и танцующей на столе на потеху публике, которая швыряла ей мелкие монетки, пока цыгане наигрывали на скрипках. При этом она укусила лакея, попытавшегося увести ее силой.

Слугам и секретарям лорда Графтона приходилось прилагать все больше усилий, чтобы скрыть ее проделки от своего нанимателя. Однако же эскапады Софии вскоре стали притчей во языцех для всего Лондона, и слухи о них достигли ушей леди Бернхэм.