Дженнифер Уорф - Вызовите акушерку. Тени Ист-Энда

– А ну вставай. Надо работать. Биллингсгейт открывается в четыре, сейчас три, пора идти за тачкой. Одевайся, и за мной.

Тип уже надел свои рабочие штаны и теперь натягивал тяжёлые ботинки. Поняв, что дело срочное, Фрэнк вскочил. Ночью он так и не разделся, и теперь ему оставалось только обуться. Торопливо сунув ноги в ботинки, он вытянулся в струнку.

– Молодец. Теперь бери сумку, и вперёд.

Они вышли на тёмную улицу. Тип так и фонтанировал энергией. Он то пускался бегом, то победно выбрасывал кулаки в воздух. Несколько раз он издавал короткие хриплые возгласы, набирал полную грудь воздуха и с шумом его выпускал. Он накручивал себя перед рабочим днём, и Фрэнка захватило это настроение. Мальчик понимал, что происходит нечто важное, и бежал следом по неосвещённым тихим улицам, охваченный нетерпением.

Они отправились в туннель под мостом. Там уже были и другие мужчины, каждого сопровождал мальчик. Они здоровались на привычном жаргоне. Открыв дверь, они вошли в тёмный погреб и зажгли керосиновую лампу. Пламя озарило бесконечные тачки, тележки, упряжки, узду, крюки, цепи, канаты, горы брезента – груду дерева и металла.

– Смотри, что я беру, и запоминай, – бросил Тип Фрэнку. – Ежели перепутаешь – не сможешь работать, а вон тот дылда только и ждёт, чтобы нас облапошить.

Он выбрал то, что ему понадобится в течение дня, и заплатил человеку с лампой.

– Клади сюда, и пойдём.

– Эй, воненький! – окликнул какой-то мальчик.

Фрэнк не отреагировал. Парень пнул его что есть силы.

– Ты что, глухой, воненький?

– Он имеет в виду «новенький», – пояснил Тип. – Это он про тебя. Не обращай внимания, нам надо работать. Скоро наблатыкаешься по-нашему.

Хромая, Фрэнк принялся толкать тележку. В работном доме он научился скрывать любые признаки слабости, и это было весомым подспорьем.

– Всё, пошли.

Тип налёг на тачку всем своим весом, и железные колёса загремели по булыжникам.

Рыбный рынок Биллингсгейт располагался на северном берегу Темзы, к востоку от Монумента. Рыбацкие лодки приходили по ночам, к четырём утра рынок открывался, и столы были завалены свежей рыбой.

Возбуждение Типа всё усиливается. Кажется, что каждый нерв в его теле дрожит. Учуяв запах рыбы и водорослей, он глубоко втягивает воздух.

– Ах, как хорошо, – бормочет он.

Вокруг стоит шум. Все голоса перекрывают крики торговцев, взобравшихся на ящики и столы, чтобы объявлять цены. Настоящее вавилонское столпотворение.

– Наилучшайшая треска в городе, ещё живая!

– Кому ярмутской копчёной селёдки?

– Угорьки, угорьки, свежие угри!

– Улитки к вашему столу!

– Эй, начальник, глянь, какая камбала, лучше не найдёшь!

– Лучшая пикша, пикшая лучша!

– Кому трубачей, свежих трубачей!

Повсюду спрашивают: «Почём?», повсюду хохочут, торгуются, ругаются; шум становится всё громче.

В полумраке Фрэнк видит, как перламутрово светятся белые брюшки палтуса, как беспомощно машут клешнями омары, как переливается мелкая селёдочная чешуя; огромные корзины с серыми устрицами, голубыми мидиями, розовыми креветками, мешки моллюсков с жёлтыми раковинами; вёдра бело-серых, скользко извивающихся угрей.

Фрэнк подмечает грузчиков в кожаных шлемах причудливой формы, наподобие приплюснутых пагод, с корзинами на головах. Каждый день на Биллингсгейт поступает и продаётся восемь тонн рыбы, и вся эта рыба, до последней селёдки, проходит через них. Человек с натруженной шеей может перетащить на голове шестнадцать корзин, по шесть с лишним килограммов каждая. На этих силачах держится весь рыбный рынок, и их история необыкновенно романтична. Здесь также разгружали десятивёсельные галеры из Ниневии, что привозили специи и драгоценные масла. Здесь, в старейшем порту Лондона, стояли на якоре галеры Цезаря, приводимые сюда по Темзе рабами в цепях, и разгружали их такие же люди, которых теперь видит Фрэнк.

Когда мимо проходит один из гигантов с криком: «Разойдись!», Фрэнк распластывается по стене.

Тощий мужичонка, дрожа под весом своего непосильного груза, бормочет сквозь стиснутые зубы:

– Да отойди ж ты с пути.

Повсюду снуют оборванцы с отчаянным видом, надеясь поднести кому-нибудь груз и заработать за день шиллинг-другой.

В арке в противоположном конце здания на фоне серого рассветного неба Фрэнк видит мачты и снасти суден для добычи устриц и омаров. Дрожащие паруса кажутся чёрными. Он видит красные шапки матросов, спускающих паруса. Он слышит, как грохочут примитивные моторы. До него доносятся крики грузчиков.

– Держись поближе, – командует Тип, – и всё слушай. Ничего не упускай! Тебе надо выучиться, как покупать.

С непринуждённым видом он идёт по проходу, насвистывая, словно на прогулке. Через арку он выходит на набережную, где в темноте загадочно поблёскивает река, а небо становится серебристым. Они с Фрэнком перелезают через канаты и идут вдоль длинного ряда устричных суден, выстроившихся вдоль берега, – здесь это называется «Устричная улица», и рыбаки торгуют своей добычей прямо с лодок.

– Тут нет посредников. Лучшие цены, – шипит Тип.

На каждом борту свои цены, и устанавливает их хозяин в белом фартуке. Трюмы забиты устрицами и песком, и хозяин с треском ворошит их лопатой.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

«Акушерки Святого Раймонда Нонната», «Сент-Раймондские акушерки» – это псевдоним. Я назвала их так в честь святого Раймонда Нонната, покровителя акушерок, акушеров, беременных, рожениц и новорождённых. Он появился на свет в Каталонии в 1204 году посредством кесарева сечения ( non natus по-латыни значит «нерождённый»). Его мать, что неудивительно, скончалась при родах. Он стал священником и умер в 1240 году.

Примерно в полутора километрах. – Здесь и далее подстрочные примеч. пер.

Меньше квадратного метра.

Примерно полтора километра.