Амор Тоулз - Джентльмен в Москве

– Это колокольчик, которым хозяйка просит лакеев принести перемену блюд.

Граф поднял «Марию-Антуанетту» и покачал ею как колокольчиком. Из-под юбки раздался приятный звон (высокая нота до), который извещал, что тарелки гостей надо собрать и подать новые.

На протяжении последующих дней Нина показывала графу потайные уголки «Метрополя». В начале «обучающего курса» граф считал, что их экскурсии ограничатся только подвалом, в котором находились подсобные помещения. Но после того как они с Ниной осмотрели комнату для сортировки почты, телефонный коммутатор и остальные комнаты первого этажа и подвала, в один прекрасный день девочка повела его наверх, в номера гостей.

Однако Нина не ходила по комнатам гостей, чтобы что-нибудь украсть или подсмотреть. Ее интересовал вид, открывавшийся из окон.

Из окон каждого номера в зависимости от этажа и стороны света, к которой было обращено окно, открывался новый вид. Кроме того, вид менялся в зависимости от времени дня и года. Если вам хотелось посмотреть парад на Красной площади, то лучшим местом для этого являлся номер 322. Если вы хотели незаметно кинуть снежком в прохожих, лучше всего было идти в номер 405 с большими карнизами. Даже из номера 244, который выходил на противоположную от Красной площади сторону и вид из которого был не самым лучшим, можно было увидеть стоявших внизу продавцов овощей и фруктов.

Ну а если бы вы пожелали увидеть, как люди прибывают на представление в Большом, вам стоило пойти в бывший номер графа…

Так вот. Двенадцатого июля в семь часов, в то время, когда граф прогуливался по фойе отеля, Нина подала ему тайный сигнал. Через две минуты после этого они встретились на лестнице, прошли мимо номеров 313, 314 и 315, двигаясь по направлению к номеру, в котором граф жил раньше. Нина засунула ключ в замочную скважину и открыла дверь. Граф не без некоторого замирания сердца и волнения вошел внутрь.

В этом номере графу был знаком буквально каждый сантиметр. Он увидел, что обитые красной тканью диван и стулья, а также напольные часы его деда и китайские вазы из Тихого Часа все еще стояли в номере. На французском журнальном столике (который сюда поставили для замены принадлежавшего его бабушке, который он взял с собой на чердак) лежала сложенная газета «Правда» и стоял недопитый стакан с чаем.

– Давай быстрее, – произнесла Нина и подошла к расположенному в северо-западном углу здания окну.

Из этого окна они увидели ярко освещенный фронтон Большого театра. Большевики, одетые как персонажи из «Богемы» [19] «Богема» (1896) – опера итальянского композитора Джакомо Пуччини (1858–1924). , стояли или ходили между колоннами театра. Свет в фойе несколько раз мигнул, мужчины бросили папиросы и взяли своих спутниц под руку. Когда в двери театра входили последние зрители, у входа в здание остановилось такси, из которого вышла женщина в красном платье и, придерживая его длинный подол, взбежала по ступенькам.

Нина наклонилась вперед и прислонилась лбом к оконному стеклу.

– Ах, как бы мне хотелось быть на ее месте! – мечтательно прошептала она.

«Да, – подумал граф. – И не только тебе одной».

В тот вечер граф сидел в комнате на чердаке и вспоминал посещение своего бывшего номера.

Он не думал о дедовых напольных часах или прекрасном виде из окна. Он вспоминал стакан чая и газету на столике.

Мизансцена почему-то запомнилась графу, и он представил себе, как в ней жил новый постоялец. Он представил, что гость отеля вернулся в номер около четырех часов, снял и повесил пиджак, заказал чай и открыл газету. Потом гость сел выпить чаю и спокойно почитать газету, чтобы скоротать время. Граф понял, что в его бывшем номере поселился господин, располагавший свободным временем.

Граф поднял глаза и обвел взглядом свое новое жилище, которое показалось ему как никогда маленьким. Предметы мебели заполняли комнату, громоздясь друг на друга. Перед тем как открыть дверь кладовки, ему приходилось каждый раз отодвигать стул с высокой спинкой. Без всякого сомнения, места в чердачной комнатушке графа было явно недостаточно…

Тут граф вспомнил о том, что в «Метрополе» есть комнаты, спрятанные за другими комнатами, и двери за закрытыми дверями…

Он встал с кровати, прошел вокруг бабушкиного стола, отодвинул стул с высокой спинкой и встал напротив двери в микроскопическую кладовку. Проем двери кладовки был изящно отделан выпуклой дубовой планкой. Граф уже давно решил, что эта обивка представляет собой довольно странное архитектурное излишество. И тут его посетила мысль: а что, если кладовку пристроили в дверном проеме, который находился здесь раньше и вел в другое помещение?

Граф открыл дверь кладовки, отодвинул в сторону висевшие там пиджаки и постучал о заднюю стенку. По звуку он понял, что стенка тонкая. Он надавил на нее ладонью и почувствовал, что она прогибается. Тогда он снял пиджаки и положил их на кровать. Потом, схватившись руками за дверные косяки, с силой ударил ногой в перегородку. Раздался хруст. Он снова ударил ногой в фанерную перегородку, которая дала трещину и сломалась. Он отломал куски фанеры и вошел в образовавшийся проем.

Граф оказался в темном и узком пространстве, в котором пахло сухим кедровым деревом. Судя по всему, он находился в кладовке соседней комнаты. Нащупав ручку, он повернул ее, открыл дверь и вышел в смежную комнату, являвшуюся зеркальным отражением его собственной. Все пространство комнаты занимали пять металлических каркасов кроватей. Два поставленных на попа каркаса упали и придавили дверь в коридор. Граф отодвинул каркасы, вытащил их из комнаты и принялся за уборку.

Он переставил в комнату два стула с высокими спинками и кофейный столик. Потом спустился по служебной лестнице в подвал и забрал свой ковер, напольную лампу и небольшую книжную полку. Затем поднял наверх десять книг, которые в свое время оставил в старом номере. После этого он нашел на чердаке молоток и гвозди, которые там оставили кровельщики.

Граф не брал в руки молотка с тех пор, когда мальчишкой в усадьбе помогал старому управляющему Тихону чинить по весне ограду. Он помнил, как сильный и точный удар молотком пробивал гвоздь сквозь штакетину и каким звонким казался звук удара в свежем весеннем воздухе. Но на этот раз первая попытка вбить гвоздь завершилась полным фиаско и граф попал себе по пальцу. После этого он долго подпрыгивал на месте, дул на палец и тихо ругался.

Но смелость, как известно, города берет. Второй удар молотком снова не попал по шляпке гвоздя, а вот на третий раз гвоздь плотно вошел в стену. Граф начал работать как машина: приставлял гвоздь к стене, фиксировал его первым ударом, а вторым плотно вгонял внутрь стены. Раз-два-три, раз-два-три, работа пошла, словно в ритме кадрили.