Блэр Тиндалл - Моцарт в джунглях

Филипп подхватил меня на руки и унес в спальню, пока Изольда пела последнюю песню своей великой любви. Расстегнув мое платье, он удовлетворенно вздохнул. Все это было довольно странно, потому что по возрасту он годился мне в отцы. Но, по крайней мере, он хорошо со мной обращался, в отличие от Хосе.

Шли недели, он учил меня заниматься любовью и получать удовольствие. Еще он заставлял меня делать домашнее задание и дал мне почитать «Лолиту». По вечерам мы катались по полям на его мотоцикле BMW и приезжали в общежитие перед самым отбоем. Мы вместе готовили в его крохотной кухне. Он играл мне Брамса, Баха и Пуччини. Мы лежали на полу у него в гостиной, слушая «Тристана и Изольду» и следя за поющими по партитуре, взятой из библиотеки.

Летом я отправилась в Италию со студенческим оркестром, а Филипп был нашей дуэньей. В Ассизи мы ходили по базилике и рассматривали фрески Джотто. На стенах мерцали свечи, и мы обнимались прямо в крипте Святого Франциска перед концертом. В Сполето мы с Филиппом (и другими музыкантами) ужинали в ресторане, а какой-то старик играл в бочче под навесом из растений. Барашек жарился на открытом огне. Каждый день мы пожирали лингуини с трюфелями зимнего урожая и пили молодое красное монтефалько из стаканов для воды. Объевшиеся и сонные, мы забирались в оливковые рощи, пока весь город дремал после обеда. Когда лучи вечернего солнца касались римских акведуков, я садилась верхом на Филиппа. В моих волосах запутывались опавшие листья, на юбке были пятна от фруктов. Небо темнело, мы пили бренди «Векья романья» прямо из бутылки, и Филипп пальцами выбирал сучки из моих длинных волос.

Поездка была очень романтичной, но когда мы попытались возобновить наши отношения осенью моего последнего школьного года, они показались нам грязными. Может быть, я искала кого-то вроде Филиппа, чтобы он позаботился обо мне – искала отцовскую фигуру. Мы попытались заняться любовью, но я в ужасе отшатнулась от того, кто вдруг показался мне стариком. Филипп интересовался сексом намного больше, чем я, и в нашей близости было что-то от насилия. Он с грустью отпустил меня. Остаток года он относился ко мне по-доброму и с уважением. Я вернулась к жизни в общежитии и к новым приключениям.

Во время осенней встречи выпускников 1977 года Школа искусств Северной Каролины провела футбольный матч с Государственным университетом

Уинстон-Сейлема, педагогическим колледжем, который открыли в 1892 году как университет для негров. Как обычно, матч во время встречи выпускников был единственным нашим футбольным матчем за год. Мышцы танцоров рельефно бугрились под кожей, когда они тянулись у балетного станка, одетые в школьные футболки и розовые пачки. Команда нашей Школы искусств, состоявшая в основном из геев, выстроилась на поле в изящных позах – противостояли им огромные афроамериканцы. Фальшивая грудь главного чирлидера вывалилась на землю. У нас было столько парней, готовых напялить юбку, что девушки в команду чирлидеров почти не попадали.

Пока парни в пачках храбро сражались, я отправилась в театр Де Милл на фотосъемку для ежегодной школьной брошюры. Встав на фоне декораций к «Сну в летнюю ночь», я, одетая в черный жакет с высоким воротником и юбку в пол, сжала гобой и попыталась улыбнуться. Кроме меня, в группе было еще двадцать семь человек: балерины, художник, актеры в костюмах и танцоры современного танца. Никто из нас не улыбался.

– Дети, вы кажетесь ужасно старыми, – заметил фотограф.

Через дорогу комендант нашего общежития, Сара, вместе с другими украшала спортивный зал для танцев. Для своих странных маленьких питомцев они выбрали стиль боз-ар. Видимо, именно поэтому я не люблю свой выпускной альбом. Девушки не могли рассчитывать на титул королевы вечера или хотя бы на свидание, потому что большинство мальчиков были геями. На трон взошел актер из колледжа, одетый в набедренную повязку и обмотанный велосипедными цепями, вокруг него танцевали юные балерины, а парни бесились на другом конце зала.

Этим вечером я впервые продала несколько доз травки, купленной у Рэя в Чапел-Хилл, по десять баксов. Хотя друга моего брата недавно арестовали за торговлю наркотиками, я полагала, что вряд ли попадусь, потому что дело было в Школе искусств Северной Каролины. В 1969 году президент школы Роберт Ворд признался, что «у нас… есть некоторые проблемы с наркотиками», и мое поведение это подтверждало. В 1970 году Ворд отметил, что двенадцать студентов арестовали за хранение, и также упомянул нескольких «членов преподавательского состава», которые преследуют студентов сексуально. Решение? В кампусе построили кофейню и наказали студентам следить друг за другом.

В 1977 году, когда я торговала травкой, администрация по-прежнему ни о чем не подозревала. «Несколько лет мы набирали студентов, которые приезжали сюда и тратили несколько лет на поиски себя, – рассказывал председатель приемной комиссии «Ассошиэйтед Пресс» – в частности, это привело к появлению подозрительных длинноволосых парней с косяками». И хотя председатель этого не упомянул, секс среди студентов тоже никуда не делся.

Наш преподаватель английского, мистер Баллард, один из немногих взрослых в кампусе, которому принято было доверять, предостерегал моего одноклассника Джоффри по поводу преподавателей танцев Ричарда Куха и Ричарда Гейна. Эти двое заработали прозвище «Пах и Промежность» за интерес к молоденьким танцорам. Старшие студенты рассказывали, что они, многократно потрогав ученика в балетной студии во время исправления каких-то ошибок, вдруг начинали по-дружески относиться к скучающему по дому мальчику и приглашали его к себе домой на уик-энд.

Джоффри был музыкантом и с легкостью мог избежать общения с ними, но в свои семнадцать он не был защищен от научного руководителя. Во время «консультации» у него дома Джоффри выпил предложенное вино и проснулся распростертым на полу под руководителем. Он вырвался, убежал в кампус и молчал до самого выпуска, чтобы его не исключили по «художественным» причинам.

Мне, в отличие от Джоффри, внимание преподавателей нравилось. Отпросившись якобы к родителям, я отправилась в Нью-Йорк со своим преподавателем по фортепьяно. Началась эта поездка весьма романтично. Я пила коктейль в вагоне поезда, и абажур с бахромой качался в такт движению, как в романе Агаты Кристи.

Как только мы добрались до Нью-Йорка, я почувствовала ту суету, о которой говорил Хосе. Музыканты были повсюду: у Карнеги-холла стояли толпы, из раскрытых окон неслись этюды и гаммы. Мы даже сходили на похороны учителя моего учителя, Ирвина Фрейндлиха, и в часовне Риверсайда нас окружали знаменитые музыканты, а квартет из Джульярдской школы играл для него в последний раз.