Марк Салливан - Под алыми небесами

Это было довольно грубое сооружение с каменным фундаментом, заглубленным в склон, с крышей из дернины на опорах и дверью на кожаных петлях. В домике были соломенный матрас и печурка с дровами и топориком. Пино страдал от одиночества, проводя ночи в хижине перед печуркой. Он не раз пытался вызвать воспоминания об Анне, чтобы утешиться, но помнил только скрежет трамвая, который скрыл ее от него.

Потом его мысли приобретали абстрактный характер – о девушках, о любви. Он надеялся, что в его жизни будет и то и другое. Он думал о том, какая у него будет девушка, будут ли ей нравиться горы так, как ему, будут ли ей нравиться лыжи, и еще сотня вопросов приходила ему в голову, но ответов на них он не знал, и это сводило его с ума.

В начале ноября Пино вел в Швейцарию пилота Британских королевских ВВС, сбитого во время налета на Геную. Неделю спустя он помог другому пилоту добраться до Бергстрома. И почти каждый день в «Каса Альпина» прибывали евреи.

В темные дни декабря 1943 года беспокойство отца Ре выросло из-за увеличившегося числа немецких патрулей на дороге, ведущей к перевалу Шплюген.

– Они становятся подозрительными, – сказал он Пино. – Немцы нашли не очень много евреев. Нацисты знают, что им помогают бежать.

– Альберто Аскари говорит о разных зверствах, – сказал Пино. – Нацисты убивают священников, которые помогают евреям. Иногда они стаскивают их прямо с алтаря, на котором те служат мессу.

– Мы знаем об этом, – сказал священник. – Но мы не можем перестать любить наших соотечественников, даже если нам страшно. Если мы утратим любовь, мы утратим все. Нам нужно действовать умнее.

На следующий день отец Ре и священник из Камподольчино разработали оригинальный план. Они решили использовать наблюдателей, чтобы отслеживать нацистские патрули на дороге к перевалу Шплюген, а кроме того, придумали систему оповещения.

В часовне за «Каса Альпина» внутри колокольни имелась лестница. С нее через ставни мальчики могли видеть верхний этаж дома приходского священника в пятнадцати метрах ниже Камподольчино, а в особенности одно из окон. Если немцы патрулировали Шплюген, занавеси были опущены. Если же они были подняты в течение дня или вечером в окне горела лампа, то беженцев можно было безопасно вывозить на гору Мотта в телегах под кипами сена.

Когда стало ясно, что Пино не в состоянии выводить всех евреев, сбитых летчиков или политических беженцев, которые приходили в «Каса Альпина» в поисках пути к свободе, он начал тренировать других ребят постарше, включая и Миммо.

Сильных снегопадов не было до середины декабря 1943 года. Но потом наступили холода, и начались обильные и частые снегопады. Перистый порошкообразный снег скапливался в желобах и чашах верхней части Гропперы, что угрожало сходом лавин, а потому вскоре предпочтительный северный маршрут в Валь-ди-Леи и на перевал Эмет в Швейцарию стали недоступны.

Поскольку большинство беженцев никогда прежде не сталкивались с холодами и высокими снегами и не имели ни малейшего представления об альпинизме, отцу Ре пришлось идти на риск и отправлять Пино, Миммо и других проводников легким южным маршрутом через Пассо-Анджелога. Они стали брать с собой лыжи с камусами, чтобы облегчить обратный путь и быстрее возвращаться.

Братья уехали из «Каса Альпина» в третью неделю декабря – к родителям в Рапалло, чтобы отпраздновать Рождество и поговорить о том, кончится ли когда-нибудь война. Прежде Лелла рассчитывали, что союзники к этому времени освободят Италию. Но так называемая линия Густава, состоящая из огневых сооружений, танковых эскарпов и других укреплений, сдерживала наступление союзников от Монте-Кассино на западе до Адриатического моря на востоке.

Продвижение союзников застопорилось.

Поезд, которым Пино и Миммо возвращались в Альпы, проходил через Милан. Некоторые районы города они почти не могли узнать. Пино всей душой стремился в «Каса Альпина» – хотел провести зиму в Альпах.

Они с Миммо любили кататься на лыжах, а к этому времени стали опытными лыжниками. С помощью камусов они поднимались на склоны над школой и съезжали по свежему глубокому снегу, который выпал за время их короткого отсутствия. Они оба любили скорость и получали удовольствие от скоростного спуска, но для Пино это было не только приключение. Спуск по склону создавал ощущение, полета. На лыжах Пино чувствовал себя птицей. Это грело душу. Дарило ему такое чувство свободы, как не дарило ничто иное.

Пино засыпал усталый, с ноющими мышцами и счастливый, а еще – полный желания повторить все это на следующий день.

Альберто Аскари и его подружка Титьяна решили встретить Новый год в гостинице Конте в Мадезимо. Во время праздничной недели число беженцев уменьшилось, и отец Ре отпустил Пино на вечеринку.

Довольный Пино смазал горные ботинки, надел лучшую одежду и пошел в Мадезимо под падающим снежком, благодаря которому все казалось волшебным и новым. Аскари и Титьяна заканчивали украшать зал, когда появился Пино. Некоторое время он провел с Конте, которые все еще оплакивали сына, а потому ухватились за его предложение, дававшее возможность отвлечься от горя.

Ах, что это была за вечеринка! Число девушек в два раза превышало число молодых людей, и все танцы на вечер у Пино были расписаны. Еду предлагали замечательную: ветчину, ньокки [10] Ньокки – итальянские клецки. и поленту со свежим сыром монтазио, а еще оленину с сушеными томатами и семенами тыквы. Вино и пиво текли рекой.

Позднее тем вечером Пино, танцуя медленный танец с Фредерикой, осознал, что он ни разу не вспомнил об Анне. Он спрашивал себя: закончится ли вечеринка идеальным образом – поцелуем Фредерики, когда открылись двери гостиницы. Вошли четыре человека со старыми ружьями и дробовиками. На них была потрепанная одежда и грязные красные шарфы на шеях. Их запавшие щеки покраснели от мороза, ввалившиеся глаза навели Пино на мысль о диких собаках, которых он видел после начала бомбардировок, собаках, которые набрасывались на любые отбросы.

– Мы партизаны, мы сражаемся, чтобы освободить Италию от немцев, – сообщил один из них и облизнул левый уголок рта. – Чтобы продолжить борьбу, нам необходимы пожертвования.

Этот человек был выше других, он стащил с головы вязаную шерстяную шапочку и помахал участникам вечеринки.

Никто не шелохнулся.

– Вы мерзавцы! – взревел синьор Конте. – Вы убили моего сына!

Он бросился на главаря, который ударом приклада своего ружья свалил его на пол.

– Мы ничего такого не делали, – сказал он.

– Твоя вина, Тито, – сказал с пола Конте, у которого шла кровь из раны на голове. – Ты или один из твоих людей оставил гранату. Мой сын подобрал ее, думал, это игрушка. Он умер. Другой мальчик потерял зрение. Еще один – руку.