Марк Салливан - Под алыми небесами

Пино вспомнил расщелину, узенький козырек, веревку, натянутую под зубцом Гропперы, и тут же сомнения обуяли его. Один неосторожный шаг в таких условиях означал верную смерть.

Отец Ре показал на гостей:

– Ты поведешь эту молодую семью и женщину со скрипкой. Она играла в Ла Скала.

Пино повернул голову, несколько секунд смотрел в недоумении, но потом узнал скрипачку, которая была в их доме в день первой бомбардировки. Он знал, что ей около сорока лет, но выглядела она состарившейся и больной. Как ее звали?

Он прогнал из головы мысли о Гроппере, позвал Миммо, и они подошли к женщине.

– Вы нас помните? – спросил Пино.

Скрипачка, казалось, не узнала их.

– Наши родители – Порция и Микеле Лелла, – сказал Пино. – Вы были на вечеринке в нашем доме на Виа Монтенаполеоне.

– И вы обругали меня у театра Ла Скала за то, что я вел себя, как мальчишка, который не понимает, что происходит вокруг. Вы были правы, – сказал Миммо.

Ее лицо осветилось слабой улыбкой.

– Кажется, это было так давно.

– Вы здоровы? – спросил Пино.

– Немного подташнивает, – сказала она. – Из-за воздуха. Я никогда не поднималась так высоко. Отец Ре говорит, я привыкну через день-другой.

– Как вас называть? – спросил Миммо. – Что написано в ваших бумагах?

– Елена… Елена Наполитано.

Пино обратил внимание на ее обручальное кольцо.

– А ваш муж здесь, синьора Наполитано?

У нее навернулись слезы на глаза, она обхватила себя руками за живот, закашлялась.

– Он увел за собой немцев, когда мы бежали из нашей квартиры. Они увезли его на платформу двадцать один.

– А что это? – спросил Миммо.

– Туда увозят всех евреев, которых они отлавливают в Милане. Платформа двадцать один на Центральном вокзале. Их сажают в маленькие вагоны, и они исчезают, их увозят… никто не знает куда. Они не возвращаются.

Слезы покатились по ее щекам, губы задрожали.

Пино вспомнил о побоище в Мейне, где нацисты расстреляли евреев в озере. Он почувствовал себя больным и беспомощным.

– Ваш муж. Он, наверно, очень смелый человек.

Синьора Наполитано всплакнула, кивая:

– Очень.

Наконец она взяла себя в руки, отерла платком слезы и сказала хрипловатым голосом:

– Отец Ре говорит, что вы двое проводите меня в Швейцарию.

– Да. Правда, это будет нелегко по такому снегу.

– В жизни имеет смысл только то, что дается нелегко, – сказала скрипачка.

Пино посмотрел на ее туфли – низкие черные лодочки.

– Вы поднялись сюда в этих туфлях?

– Я обмотала их кусками детского одеяла. Они и сейчас у меня.

– Это не годится, – сказал Пино. – Там, куда мы пойдем, нужна другая обувь.

– Ничего другого у меня нет.

– Мы поищем что-нибудь у мальчиков. Какой у вас размер?

Синьора Наполитано сказала ему. К вечеру Миммо нашел пару ботинок, натер подошву смесью сосновой смолы и масла, чтобы они стали водонепроницаемыми. Еще он нашел для нее шерстяные штаны, чтобы надеть под платье, пальто, шерстяную шапочку и варежки.

– Возьмите, – сказал отец Ре, протягивая им балахоны из белых наволочек с дырками для головы и рук. – Наденьте.

– Зачем? – спросила синьора Наполитано.

– Наш маршрут кое-где проходит по открытым местам. В темных одеждах вас скорее заметят. А так вы будете почти не видны на снегу.

Вместе с синьорой Наполитано пришла семья Д’Анджело – родители, Питер и Лиза, и дети, семилетний Антони и его девятилетняя сестра Юдифь. Родом они были из Абруцци и пребывали в прекрасной физической форме, потому что фермерствовали и ходили в горы к югу от Рима.

А синьора Наполитано, напротив, бóльшую часть жизни проводила под крышей, играла на скрипке. Она сказала, что по Милану ходила пешком, трамваем пользовалась редко, но по тому, как она дышала в «Каса Альпина», Пино понял: восхождение будет серьезным испытанием для нее и для него.

Пино решил не задерживаться мыслями на плохих вариантах, а подумать о том, что может им понадобиться. Он взял у брата Бормио еще девять метров веревки, и Миммо обвязался ею, как патронташем, кроме того, он нес рюкзак, ледоруб, палки и лыжи. Пино добавил несколько карабинов к своему и без того тяжелому рюкзаку, еще один ледоруб, кошки, камусы и горсть штычков.

Они вышли из дома в два часа ночи. На небе висел полумесяц, дававший столько отраженного света на белом снегу, что они могли не пользоваться фонарями. Ранний выход был бы мукой смертной, им бы всем пришлось пробиваться на гребень по снежной целине, но днем ранее отец Ре отправил всех мальчиков из «Каса Альпина» на стодвадцатидвухметровое восхождение, и они таким образом утоптали склон. Несмотря на хроническую боль в бедре, священник по большей части шел первым.

В результате они имели нахоженную тропу по западному склону Гропперы. Возможно, это и спасло жизнь синьоры Наполитано. Хотя при ней и была только ее любимая скрипка в футляре, она долго и с трудом преодолевала первый склон, часто останавливалась, тяжело дышала, покачивала головой, потом обеими руками прижимала к себе скрипку и шла дальше.

Во время восхождения, на которое у нее ушел почти час, Пино в основном подбадривал ее словами вроде: «Молодцом. У вас все прекрасно получается. Еще немного поднимемся – и отдохнем».

Он чувствовал, что, если переборщит, это не принесет никакой пользы. Этот случай не был похож на психологические барьеры, которые ему удавалось пробивать, когда он, ведя торговца сигарами, отвлекал его внимание. Синьора Наполитано просто была в плохой физической форме для такого восхождения. Он шел следом за ней по склону и молился о том, чтобы ей хватило духа и силы воли, которые нередко компенсируют недостаток физических сил.

Глубокий снег и ледниковые трещины делали валунную чашу еще более опасной, но с помощью Пино скрипачка пересекла ее без происшествий. А когда они добрались до начала гребня, синьору Наполитано начало трясти.

– Не знаю, смогу ли я, – сказала она. – Мне лучше вернуться с вашим братом. Я только задерживаю других.

– Вы не можете остаться в «Каса Альпина», – сказал Пино. – Оставаться там надолго – опасно.

Скрипачка ничего не сказала, но потом повернулась, схватилась руками за живот, и ее вырвало.

– Синьора Наполитано? – сказал Пино.

– Все в порядке, – ответила она. – Уже проходит.

– Вы ждете ребенка? – спросила в темноте синьора Д’Анджело.

– Женщина всегда понимает женщину, – выдохнула синьора Наполитано.

Она беременна? Пино почувствовал, как огромная тяжесть легла на его плечи. Боже мой! Ребенок? Что, если?..

– Вы должны заставить себя ради вашего ребенка, – сказала синьора Д’Анджело синьоре Наполитано. – Вам нельзя возвращаться. Вы знаете, к чему это может привести.