Орхан Памук - Джевдет-бей и сыновья

– Нет, так не годится! Мой покойный отец говорил: как начнешь продавать имущество, так конца этому не будет.

– Но я же не проедать эти деньги собираюсь! – возразил Омер. – Мне нужно вложить капитал в дело.

– Нехорошо это, нехорошо! – пробормотала тетя, однако в конце концов согласилась помочь чем сможет.

«И зачем я сюда пришел? – думал Омер. – Ничем она мне не поможет. Хотя… Эренкёй она знает неплохо».

– Сынок, а где этот Кемах-то?

– Неподалеку от Эрзинджана.

– Там бывает очень холодно…

– Так лето же на носу!

– А все-таки не забудь взять с собой теплые вещи, – посоветовала Джемиле-ханым и принялась рассказывать о каком-то своем дальнем родственнике, жившем в Эрзуруме. Этот родственник пил чай, обмакивая в него огромный кусок сахара, который затем облизывал. Вспомнив про чай, тетя убежала на кухню ставить самовар.

Омер увидел, как в комнату вошла пепельно-серая кошка, и встал с места. «Скоро я уеду из Стамбула», – крутилось у него в голове, но грусти эта мысль уже не вызывала. Он окончательно стряхнул с себя сон и вспомнил, что должен быть завоевателем. «Многое, многое можно сделать в этой жизни!» – сказал он вслух. Кошка, искоса поглядывая на него, подошла поближе, одним махом запрыгнула на кресло, обнюхала подушку и улеглась, свернувшись клубочком.

«Но из Стамбула я уезжаю, не попробовав его толком на вкус», – думал Омер, расхаживая по комнате. Его мучила жажда деятельности. «Хотя какой такой вкус? Когда я жил в Лондоне, то вовсе не думал, что Стамбул такое уж замечательное место». Омер остановился у окна и стал смотреть на Босфор. «Да, я никогда не вспоминал о Стамбуле с любовью, но сейчас понимаю, что здесь – друзья, близкие, знакомый запах, ласковый теплый воздух…» С этим было не поспорить. Омер отвернулся от окна и подошел к противоположной стене, у которой стоял книжный шкаф со сложенными в стопки книгами. «И еще эта девушка… Интересно, что она читает?» Тут ему на глаза попалась кошка. «Но если я останусь здесь, меня засосет эта трясина… А мне нужны деньги!» И с этим поспорить тоже было нельзя. Омер снова подошел к окну. «Я бегу из Стамбула, чтобы заработать денег, но я вернусь и завоюю его!» В небе над Ускюдаром висело два кучевых облака. «Может быть, я придаю всему этому слишком большое значение? Я всем говорю, что многое усвоил в Европе, – не может же это быть глупостью и бредом?» Он снова направился к стене. «Ну уж нет! Я честолюбив. Я не похож на других. Во мне есть смелость! Да где же эта тетушка?»

За спиной послышались шаги. Омер повернулся к двери, ожидая увидеть тетю Джемиле с подносом в руках, но перед ним стояла Назлы.

– Извини, я не могла к вам присоединиться – занималась английским с соседским мальчиком, – сказала Назлы.

Сообразив, что у него на лице застыло растерянное выражение, Омер улыбнулся:

– Конечно, конечно. Стало быть, ты преподаешь английский?

– Ты, кажется, ходил по комнате из стороны в сторону?

Омер с удивлением заметил, какая Назлы высокая.

– Я через три дня уезжаю из Стамбула.

– Вот как? Куда же?

– В Кемах.

Назлы села в облюбованное кошкой кресло и взяла ее на руки.

– На Восток?

– Может быть, мне стоит писать тебе «письма с Востока», как Монтескье? – сказал вдруг Омер ни с того ни с сего. – Хотя нет, та книга называлась «Письма из Персии». И даже не так. «Персидские письма» – вот как она называлась. Читала?

– Читала, – ответила Назлы. По выражению ее лица совершенно невозможно было понять, о чем она думает.

– Наверное, ты много читаешь, – сказал Омер. А потом вдруг заявил: – Я верю в жизнь! – Чувствовал он себя очень глупо.

– Да, но ты мужчина, – сказала Назлы.

В гостиную вошла тетя Джемиле. Должно быть, в том, что молодые люди беседуют наедине, она нашла нечто необычайно восхитительное. Тихо, стараясь остаться незамеченной, пробралась в уголок и присела там, но Омер ее все-таки увидел и понял, что она будет внимательно прислушиваться к разговору.

– Правильно. Я понимаю, как непросто здесь вам, женщинам. Настоящий ад. Вы словно приговорены всю жизнь провести в четырех стенах! – сказал Омер, не глядя на Джемиле-ханым.

– Ну, не так уж все и плохо. К тому же многие барьеры можно преодолеть.

«Какая она умная! – подумал Омер. – Личность! Как это она сказала?.. „Барьеры можно преодолеть!“ Не всякий так скажет. И еще она такая милая…» Он казался себе до ужаса заурядным.

– Кроме того, у нас ведь идут реформы, – продолжала Назлы. – Кое в чем мы достигли очень большого прогресса.

– И правда, – сказал Омер.

– Но ты, должно быть, к реформам относишься пренебрежительно?

– Нет-нет, ни в коем случае. Свои стремления я…

– Ах, Назлы, ну как же можно так разговаривать с гостем! – возмутилась тетя Джемиле.

– Я хочу быть завоевателем! – сказал вдруг Омер.

Джемиле-ханым не замедлила с ответом:

– А ведь и Мехмед Завоеватель был еще очень молод, когда взял Константинополь! И он, говорят, был очень красив. Точь-в-точь как ты! – И тетя хлопнула ладонью по подлокотнику кресла.

Омер испугался, что наговорит еще глупостей. «Да, она очень умная и милая!» – сказал он сам себе. Ему больше не хотелось разговаривать. Хотелось быстрее допить чай и уйти.

– Вы теперь стали такие большие, ведете такие серьезные разговоры, но я-то вас помню вот такусенькими! – проговорила тетя Джемиле, улыбаясь, и начала рассказывать одну историю из детства Назлы. Потом принялась за другую историю, но тут Назлы вспыхнула:

– Тетушка, ну зачем вы всем это рассказываете!

– Омер – это не «все»! Ладно-ладно, я вам сейчас чая принесу.

Дождавшись, пока тетя не выйдет из комнаты, Омер спросил:

– Наверное, она сильно тебя изводит?

– Да! – сказала Назлы и нервно взмахнула рукой. Заснувшая у нее на коленях кошка подняла голову – Сил уже больше нет!

– Вот видишь, реформы даже в дом депутата меджлиса еще не проникли!

– Нет, отец живет в Анкаре.

Наступило молчание.

Вскоре вернулась жизнерадостная тетя Джемиле с подносом в руках. На подносе, кроме чая, лежали бутерброды с вареньем. Тетя стала весело рассказывать о днях своей молодости, потом сделала Назлы замечание: почему та не ест бутерброды.

– Совсем ничего не ест! – сказала она Омеру. – Такая худышка, правда?

– Вовсе нет, тетушка! – возразил Омер. – Как тут похудеешь! – и снова подумал, что сказал глупость.

– Ты тоже ешь! Для вас ведь старалась!

Чтобы не сидеть просто так, Омер взял бутерброд и откусил от него. Чувствовал он себя бестактным чужаком, чуть ли не идиотом. «В атмосфере этого дома есть что-то обездвиживающее… Да и во всем Стамбуле тоже… Что же я сижу? Надо уходить!» – думал Омер, но по-прежнему оставался сидеть, словно хотел продлить непривычное ощущение беспомощности. Он как будто чего-то ждал, но не знал, чего именно, – потому и не вставал. «Мне осталось провести три дня в Стамбуле, а я все рассиживаю в этом сонном доме! Ведь мог бы съездить в Бейоглу, развеяться, повеселиться». И все же Омер чувствовал, что здесь есть что-то такое, чего в Бейоглу он не найдет, и продолжал сидеть, слушая, как тетя Джемиле перескакивает с темы на тему. Потом вдруг сказал сам себе: «Я же собирался стать завоевателем!» – и поднялся с места: