Джеймс Клавелл - Гайдзин

– Вон та, Райко, в бледно-голубом кимоно.

– Я советую выбрать Фудзико, или Акико, или одну из других моих дам, – сказала Райко. Когда ей было нужно, она хорошо говорила по-английски. – Со временем я найду вам еще кого-нибудь. Есть маленькая Сайко. Через год или два…

– Вон та, Райко. Она совершенна. Кто она?

– Ее зовут Хана Цветок. Ее мама-сан говорит, что маленькая красавица родилась недалеко от Киото, и дом купил ее, когда ей было три или четыре года, чтобы обучить как гейшу. – Райко улыбнулась. – По счастью, она не гейша – если бы гейша, ее бы вам не предложили, прошу прощения.

– Потому что я гайдзин?

– Потому что гейши служат для развлечения, а не для забавы на подушках, и, Фурансу-сан, прошу прощения, их по-настоящему трудно оценить, если не быть японцем. Учителя Ханы были терпеливы, но она не смогла развить необходимые умения, поэтому ее обучили для жизни на подушках.

– Я хочу ее, Райко.

– Год назад она стала достаточно взрослой, чтобы начать. Ее мама-сан устанавливала наилучшие цены – разумеется, только после того, как Хана соглашалась взять данного клиента. Только три клиента наслаждались ею. Ее мама-сан говорит, что она очень способная ученица, она разрешала ей опрокидываться на подушки только дважды в неделю. Одно лишь говорит против нее: она родилась в год Огненной Лошади.

– Что это означает?

– Вы знаете, мы измеряем время циклами по двенадцать лет, как и китайцы, каждый год носит имя какого-нибудь животного: Дракона, Змеи, Петуха, Быка, Лошади и так далее. Но каждый относится также к одной из пяти стихий: огню, воде, земле, железу и дереву, которые меняются цикл за циклом. Считается, что девушки, рожденные в год Лошади и со знаком огня, бывают… несчастливыми.

– Я не верю в предрассудки. Пожалуйста, говорите цену.

– Она Цветок наслаждения, не имеющий цены.

– Цена, Райко.

– Для того, другого дома, десять коку, Фурансу-сан. Для этого дома два коку в год, а также стоимость ее собственного дома внутри моей ограды, оплата двух прислужниц и любых нарядов, какие она пожелает, и прощальный дар в пять коку, когда вам больше не понадобятся ее услуги, – вся сумма должна быть положена на счет у нашего банкира – торговца рисом из «Гёкоямы», под процент, который до времени, когда вы расстанетесь, будет вашим, – все это должно быть на бумаге, подписано и зарегистрировано у бакуфу.

По японским меркам сумма была просто огромна, на взгляд европейца – граничила с расточительством, даже с учетом крайне благоприятного курса обмена валют. Целую неделю он торговался, но сумел снизить цену лишь на несколько су. Каждую ночь сны о ней не давали ему покоя. Поэтому он согласился. Семь месяцев назад с соблюдением всех необходимых церемоний ее официально представили ему. Она официально согласилась принять его. Они оба поставили свои подписи под контрактом. Следующую ночь он провел с ней, и она оказалась той, о ком он мечтал, кого видел во сне. Смеющейся, веселой, не знающей устали, нежной, любящей.

– Она была подарена мне Богом, Анри.

– Дьяволом. Как и мама-сан.

– Нет, это не ее вина. За день перед тем, как я получил Хану, Райко сказала мне, официально – я как раз оформлял выплату денег, – что прошлое – это прошлое, она обещала лелеять Хану лишь как одну из своих девушек и следить за тем, чтобы Хану никогда не посещали другие мужчины и она оставалась только моей, начиная с того дня.

– Значит, это она убила ее?

Андре налил себе еще коньяку.

– Я… я попросил Хану назвать мне тех трех мужчин, ведь один из них мой убийца, но она сказала, что не знает их имен, а может, просто не захотела говорить. Я… я ударил ее по лицу, чтобы силой заставить ее, но она лишь всхлипнула, даже не закричала. Я был готов убить ее, да, но я любил ее и… тогда я ушел. Я был как бешеный пес, брел, ничего не соображая и ничего не видя перед собой, времени, наверное, было часа три или четыре ночи. Я забрел прямо в море. Может быть, я хотел утопиться, не знаю, точно не помню, но холодная вода отрезвила меня. Когда я вернулся в дом Трех Карпов, Райко и все остальные были в шоке, я ничего от них не добился. Хана лежала там, где я ее оставил. Только теперь она плавала в луже крови, в горле торчал мой нож.

– Значит, это было самоубийство?

– Так мне сказала Райко.

– Ты в это не веришь?

– Я не знаю, во что мне верить, – с болью в голосе произнес Андре. – Я знаю только, что вернулся туда, чтобы сказать ей, что я люблю ее, что болезнь – это карма и она не виновата, не виновата, что я очень сожалею о том, что сказал то, что сказал, и сделал то, что сделал, и что все у нас будет как прежде, кроме того, что… кроме того, что когда это станет… станет заметно, мы вместе покончим с собой…

Анри пытался сосредоточиться – после услышанного его собственный разум тоже отказывался служить ему. Он никогда даже не слышал о доме Трех Карпов до того, как новость о смерти девушки облетела Поселение. «Андре всегда так скрытен, – подумал он, соглашаясь, впрочем, что это разумно и он прав, – меня это действительно никак не касалось, пока бакуфу не начали официальное расследование».

– Те три человека, эта твоя Райко знала, кто они и откуда?

Андре тупо покачал головой:

– Нет, а другая мама-сан отказалась назвать ей имена.

– Кто она? Как ее зовут? Где она сейчас? Мы сообщим о ней бакуфу, они могли бы заставить ее рассказать обо всем.

– Они не стали бы этим заниматься, с какой стати? Тот, другой дом – он оказался тайным местом встреч бунтовщиков, гостиница Сорока Семи Ронинов; примерно с неделю назад его сожгли дотла, а голову мамы-сан выставили на пике. Пресвятая Богородица, Анри, что же мне теперь делать? Хана мертва, а я жив…

Вскоре после полудня доктор Хоуг уже сидел в катере, который держал курс на пристань британской дипломатической миссии в Канагаве. Бебкотт прислал записку, что не может покинуть Канагаву, потому что делает операцию в своей тамошней клинике, пообещав вернуться сразу же, как только освободится: «…извините, вряд ли это у меня получится раньше позднего вечера, вероятнее же всего, мне придется остаться здесь до завтрашнего утра. Я буду более чем рад, если вы пожелаете присоединиться ко мне, только будьте готовы остаться на ночь, потому что погода на море меняется быстро…»

На пристани их ждали гренадер и Лим в белом халате, просторных черных штанах, мягких тапочках и маленькой шапочке на макушке. Когда Хоуг выбрался из катера, Лим, зевнув, обозначил телом приветственный поклон.

– Хэйа, масса, Лим-ма, Номер Один Бой.

– Мы можем оставить пиджин для кули, Лим, – ответил Хоуг на сносном кантонском наречии, и глаза Лима тут же сползли к переносице. – Я – Мудрый Целитель Врач Ученый. – Таково было китайское имя Хоуга – значение двух иероглифов, ближайших по звучанию к кантонским слогам «хо» и «ге», – выбранное для него из целой дюжины других вариантов Гордоном Чэнем, компрадором компании Струана, одним из его пациентов.