Бернхард Шлинк - Ольга

Он не учился, хотя Ольга была бы рада, если бы он сидел рядом с ней и занимался. Начав что-нибудь читать, он вскоре терял терпение и говорил, мол, действие развивается слишком обстоятельно, а могло бы куда быстрее прийти к цели или что автор мог бы быстрее довести до конца свое рассуждение. Его учитель упоминал о Ницше, писавшем о «смерти Бога», о сверхчеловеке и «вечном повторении», – Герберт понадеялся найти ответы на мучившие его вопросы у Ницше. Ведь для Ницше Бог умер! Ведь Ницше тоже хотел выйти за пределы человеческих возможностей! И тоже знал, как томительно монотонна деревенская жизнь! Однако и Ницше скоро показался Герберту слишком трудным, так что он лишь нахватался кое-каких сентенций, которыми при случае мог щегольнуть в разговоре. Герберт теперь нередко пускался в рассуждения о двух кастах, высшей и низшей, без которых невозможно существование культуры, о силе и красоте чистых рас, о плодотворности одиночества, об избранном человеке, о благородном человеке и о сверхчеловеке, который в своем могуществе велик и в то же время низок и ужасен. Он поставил себе цель стать сверхчеловеком, не давать себе ни покоя, ни отдыха, добиться, чтобы Германия достигла величия, пусть даже ради этой цели ему придется быть жестоким к себе самому и к другим. Ольга считала пустыми все эти громкие слова о величии. Но щеки Герберта пылали, глаза блестели, и Ольга смотрела на него с глубокой любовью.

Они встречались уже год, но между ними не было окончательной телесной близости. Сыну землевладельца никто не поставил бы в вину то, что он гуляет с девушкой из деревни, да и сами деревенские не стали бы беспокоиться, если молодой хозяин водил бы шашни с их дочерьми. Между тем Ольга не относилась к Герберту как к сыну помещика, а он не считал ее девчонкой из деревни. Их отношения были не такими, какие могли быть у сына помещика и дочери помещика, но и не такими, как у молодого человека и девушки из буржуазных семей. Они сошлись как бы на ничейной территории, неподвластной законам классового устройства. Весной и летом они уединялись на лесной опушке, зимой – в попечительской ложе, у них были все возможности стать любовниками, но они этим не воспользовались. Они не хотели спешить.

Они целовались, каждый открывал для себя другого, они согревали друг друга, они не могли друг от друга оторваться. Но лишь до той минуты, когда Ольга освобождалась из объятий Герберта, чтобы снова взяться за книгу. Если Герберт терял над собой власть и случалось неизбежное, он отворачивался, чувствуя облегчение, обессиленный, смущенный, и ощущал теплую влагу под бельем, вскакивал, опрометью бросался бежать, а зимой уносился на лыжах.

Под Новый год Шрёдеры устроили у себя небывалый праздник, прогремевший на всю округу. На него съехалась даже старинная дворянская знать из своих поместий, и отец Герберта, повесив себе на грудь Железный крест, вновь загорелся надеждой на пожалование дворянского титула. Праздновали не только встречу Нового года, но отмечали и достижения года минувшего – в стране был принят гражданский кодекс, установлено телеграфное сообщение с Америкой, пароход «Германия» награжден «Голубой лентой» [9] В 1900 г. океанский лайнер «Германия» удостоился международной награды за рекорд скорости при пересечении Атлантики. , германский флаг водружен в новой колонии на Самоа, и еще праздновали то, что ни один китаец впредь не посмеет косо взглянуть на немца [10] 27 июля 1900 г. Вильгельм II принял решение об отправке германских войск в Китай на подавление Ихэтуаньского (Боксерского) восстания (1898–1901) против иностранного присутствия в Китае. Напутствуя войска, он, в частности, сказал: «Как некогда гунны под водительством Аттилы стяжали себе незабываемую в истории репутацию, так же пусть и Китаю станет известна Германия, чтобы ни один китаец впредь не смел косо взглянуть на немца». . Наконец-то Германия по достоинству заняла подобающее ей место среди государств мира. В полночь запустили грандиозный фейерверк, приехавший из Кенигсберга пиротехник устроил целый спектакль: в черном ночном небе взрывались белые и красные ракеты, били белые и красные огненные фонтаны, было и немножко синих, потому как Англию и Францию тоже решили почтить. Разве не показала Всемирная выставка в Париже, что новое столетие предвещает великое будущее всем европейским державам? Папаша Шрёдер успешно играл на бирже, спекулируя акциями химических и электротехнических заводов, так что мог позволить себе столь экстравагантный фейерверк.

Герберт хотел пригласить на праздник Ольгу, но Виктория объявила родителям, что присутствие Ольги может повредить репутации их дочери в глазах молодых людей, отпрысков старинных аристократических родов. Герберт сказал, раз так, он тоже не придет на праздник, и оставался непоколебимым в своем решении, невзирая на слезы Виктории, просьбы матери и строгость отца, пока сама Ольга его не отговорила: незачем без нужды восстанавливать против себя родителей. А если они вообще запретят сыну встречаться с ней?

Но посмотреть на фейерверк сбежалась вся деревня, люди не остались у въезда в парк или на площадке перед господским домом, они обошли дом сзади и встали на большой террасе, где собрались гости, смотревшие, как взмывают в небо снопы искр и летят в вышину ракеты и петарды. Сначала деревенские держались поодаль от чистой публики, но уже вскоре, все позабыв при виде небывалых световых чудес, крестьяне стали мало-помалу приближаться и наконец подошли чуть не вплотную к гостям и даже смешались с ними. Гости притворились, будто не замечают этих людей, а родители Герберта – будто не видят сына с Ольгой – те стояли, взявшись за руки, и о чем-то шептались. «Счастливого нового года!»

Он и впрямь выдался счастливым. Ольга выдержала вступительный экзамен, ее приняли в женскую учительскую семинарию в Познани. Благодаря тому, что она сдала экзамены на «отлично», ей предоставили бесплатное место в общежитии для учащихся. Герберт гордился Ольгой, но ревниво смотрел на ее увлечение науками, и еще он с горечью замечал, что она стала очень самостоятельной, независимой от других людей с их мнениями и оценками и в конце концов независимой от него самого. Возможно, она и права, что они не могут пожениться, но ее доводы он пропускал мимо ушей и думал лишь о том, что он ей не нужен. Только вступив в гвардейский пехотный полк после с грехом пополам сданных экзаменов, Герберт забыл о своей ревности и отвлекся от досадных мыслей, теперь он гордился собой так же, как гордился Ольгой.

Он послал ей свой раскрашенный фотографический портрет, на нем он в синем мундире с красным воротником и красными обшлагами и в красно-синей фуражке с маленьким черным козырьком, почти как у шапочек, что носят студенты. Он послал и еще одну фотографию – на ней он в серой полевой форме, в каске с золоченой пикой. Ольга находила, что он хорош и в одном, и в другом обмундировании. Невысокий, но все же не скажешь, что коротышка, коренастый, крепко сложенный, с выражением веселой решимости в глазах, с крупными и резкими чертами лица. Ольга любила его глаза, синие и такие ясные, словно ему чужды какие-либо сомнения, однако порой его взгляд бывал мечтательным и далеким, и, когда Ольга замечала этот взгляд, ее охватывала нежность к Герберту.