Бернхард Шлинк - Ольга

С теми фотографиями он прислал и вечное перо – автоматическую ручку, черную, с надписью «Ф. Зеннекен»; перо отвинчивалось, чернила набирались вставленной в ручку пипеткой. А как она писала! Волосяная линия вверх, а вниз с толстым нажимом, и даже когда Ольга что-нибудь зачеркивала или исправляла, написанное все равно было красиво; уже скоро она стала писать Герберту письма сразу начисто, без черновика. Эту ручку он купил в подарок Ольге, как и обещал, на свое первое воинское жалованье.

Ольга тоже послала ему свою фотографию. Она в широкой черной юбке и белой тунике с красными кантами, с обнаженными руками и шеей. Это было так называемое платье «реформ», Ольга сама его сшила. Пышные волосы собраны в узел, лицо чистое, даже губы не подкрашены, лишь чуть-чуть пудры, и то потому, что у Ольги, когда она волновалась, на щеках выступали красные пятна. Смотрела она гордо, – может быть, она гордилась тем, что она не такая, как другие молодые женщины, у которых в голове только моды и мужчины.

Проучившись два года в семинарии, Ольга стала учительницей и осенью впервые приступила к работе. В своей старой школе – ни дирекцию, ни саму Ольгу это не устраивало, но в той деревне, куда ее должны были направить учительствовать, разразилась эпидемия оспы, а в Ольгиной школе в одночасье умер старый учитель, учивший еще Ольгу. Однако теперь ей не надо было жить у бабушки – она поселилась в учительской квартире при школе.

Она скучала по Герберту. В школе и церкви, в деревенских домах, на дорогах и в лесу – всюду жили воспоминания. Помнились неприятности и печали: как ее наказывала бабушка, как ее шпыняли и дразнили деревенские дети, как она понапрасну ходила к пастору и сельскому учителю, надеясь получить у них ходатайство, чтобы ее приняли в городскую женскую гимназию. Воспоминания о счастливых временах с Гербертом и Викторией были отравлены для Ольги обидой, после того как от нее отвернулась Виктория. Прекрасными остались воспоминания о встречах с Гербертом на лесной опушке, о часах, проведенных на охотничьей вышке и в церковной ложе, и как раз из-за этих воспоминаний она так тяжело переживала разлуку с Гербертом. С тех пор как он поступил в свой гвардейский полк, а она уехала в Познань учиться в учительской семинарии, они виделись совсем редко – раз-другой Герберт, получив отпуск, проездом был в Познани и дожидался Ольгу у дверей семинарии, раз-другой отец одной соученицы, с которой Ольга подружилась, пригласил обеих девушек на несколько дней в Берлин, и тут уже Ольга стояла возле казармы и ждала Герберта. Они оба не знали, когда доведется снова побыть вместе, встречи их были нежданными, объятия – торопливыми, слова любви – робкими.

В октябре Герберт приехал в поместье на целых три недели. Он записался добровольцем в колониальные войска, которые отправлялись в Германскую Юго-Западную Африку, и перед отъездом получил отпуск. Ольга уже приступила к работе в школе и как раз теперь, начиная профессиональную деятельность, хотела преподавать особенно хорошо, тщательно готовиться к занятиям, все прорабатывать и помогать своим ученикам, быть для них наставницей, какой у нее самой никогда не было. Она мечтала встретить среди детей способную ученицу, чтобы подготовить ее к поступлению в государственную женскую гимназию, – она внушила бы девочке необходимую решимость и позаботилась бы о бесплатном месте в гимназии. На три недели все это отступило на задний план. Важно было одно – когда, где они с Гербертом смогут встречаться, на какое время смогут уединиться… В первые две недели они встречались под открытым небом, под теплым осенним солнцем, а в последнюю неделю – у Ольги дома. Они следили, чтобы никто не увидел, когда он тайком приходил и она открывала ему дверь. В то же время их счастье было слишком огромно, чтобы их всерьез заботило, какие сплетни пойдут о них в деревне.

Три года они отдали ухаживанию и ожиданию – теперь последняя телесная близость стала такой наградой, какой не дано испытать людям, спешащим тотчас удовлетворить свои желания. Герберт и Ольга были так счастливы, когда вновь обрели друг друга после долгой разлуки и можно было не подавлять своих чувств, ни в чем не сдерживаться, что они уже ни минутой не пожертвовали ради страха перед непрошеной беременностью, который даже не могут вообразить себе люди, получившие современные средства предохранения. Все три недели Ольга словно кружилась в танце, они оба кружились, подхваченные вихрем, а потом тихо покоились, неразделимые.

Ольга не одобрила переход Герберта на службу в колониальные войска. Умом она признавала, что военные сражаются за отечество, даже погибают. Но Африка-то не отечество. На что ему Африка? Что плохого сделали ему эти гереро?

Но когда корабль отчалил в Гамбургском порту, она стояла на набережной Петерсенкай, на прощание махала рукой, вместе со всеми прокричала троекратное ура императору и вместе со всеми пела «Славься ты в венце победном!» [11] Императорский гимн в Германской империи с 1871 по 1918 г. и слушала гудение пароходных сирен и свистки больших и маленьких кораблей, последние приветствия уходивших в море, которые на несколько минут заглушили все прочие звуки. Потом гудки стихли, на миг настала тишина, а когда шум порта и города вернулся, корабль уже скрылся из виду и рука Ольги сжимала смятый платочек, которым она, вообще-то, хотела помахать вслед кораблю.

Шли годы, Герберт находился в Германской Юго-Западной Африке, между тем Ольгу в результате интриг Виктории выжили из деревни. Виктория считала, что Ольга недостаточно хороша для Герберта, хотела разрушить их союз и упорно плела интриги, настраивая против Ольги своих родителей, родителей своих приятельниц, даже священника. Ольга это заметила и решила поговорить с Викторией, но та не приняла Ольгу и велела сказать, что ее нет дома. Наконец, через отца какой-то из своих подружек, важного чиновника областной администрации, Виктория добилась того, что Ольгу направили в Восточную Пруссию, на край света.

Эта деревня находилась несколько севернее Тильзита. Единственная проходившая через нее дорога была немощеной, в сухую погоду ее покрывала пыль, в дождливую дорога тонула в грязи. Посреди деревни был луг – выгон, и прямо на нем стояла церковь. Вдоль дороги тянулись одноэтажные грязные дома, и таким же обшарпанным было здание школы, где на задах находилась учительская квартира с садиком.

Ольга в одиночку учила детей всех классов. В школе было всего две комнаты – одна для младших, другая для старших учеников, но дети были послушные, так что Ольга могла вести урок в одной комнате, не сомневаясь, что в соседнем классе с дисциплиной все в порядке. Так как у большинства детей не было ни малейшего интереса к учению, Ольга была довольна уже тем, что они все же усваивали грамоту и счет, вместе с ней пели «Леса покоем дышат» [12] Хорал И. С. Баха, основанный на девятистрофной «Вечерней песне» Пауля Герхардта (1647). ; разбирая с ними текст этого хорала, она рассказывала им о движении Солнца и Луны, о звездном небе, о смене времен года, о радостях труда и о почтении к смерти. По программе полагалось знакомить детей с историями о Старом Фрице, то есть императоре Фридрихе Великом, а он, как известно, говорил, мол, «Леса покоем дышат» – это невероятно глупые слова, но кому нравится, пусть себе поет. Ольга, рассказывая эту историю о том, как император оценил песню, разъясняла детям, что значит проявлять терпимость. Иногда она видела, что кого-то из мальчиков поспособнее можно подготовить к поступлению в гимназию, а кого-то из девочек к женской гимназии в Тильзите, и иногда ей удавалось сломить сопротивление родителей, упросить пастора написать ходатайство и в итоге добиться бесплатного места в гимназии.