Мариша Пессл - Проснись в Никогда

Этот старик в доме, снова в доме, одетый все в тот же темный костюм, говорящий все тем же величавым голосом, настолько не вписывался в реальность, что никто из нас не мог вникнуть в его слова. Уитли с Кипом стояли у кухонного островка и таращились на него разинув рот, словно им явился полтергейст. Марта с каменным лицом сидела на диване, – казалось, будто она собирается упасть в обморок. Я изо всех сил старалась вдумываться в то, что говорит старик: вдруг это поможет понять, кто он такой на самом деле? Но все это время мой внутренний голос буквально-таки вопил: «Это розыгрыш. Просто розыгрыш!» Это не могло быть правдой. Кто-то решил сыграть с нами изощренную и злую шутку – то ли международные террористы, то ли хакеры из «Анонимуса» или из другой группировки.

Еще раньше я заметила краем глаза, как Кэннон скрылся наверху. Теперь он вернулся со спортивной сумкой на плече.

– Я поехал, – объявил он.

– Как?! – немедленно вскинулась Уитли. – Куда?

– В аэропорт.

– Но сегодня вчерашний день, – сказал Кип.

– Нет. Не вчерашний. Да, мы не можем этого объяснить, но какое-то объяснение существует. Наверняка на физическом факультете Гарварда ищут его прямо сейчас.

– Боюсь, на физическом факультете Гарварда ничего не знают о вашем бедственном положении, – вмешался Хранитель, наматывая чайный пакетик на ложку, чтобы отжать его. – Сейчас там ломают голову над квантовой гравитацией. Точнее, над вакуумной катастрофой.

Кэннон послал ему холодный взгляд:

– Я еду домой.

– И что ты будешь там делать? – поинтересовался Кип. – Пожалуешься мамочке? «Мама, сегодня опять настало вчера»?

Кэннон пожал плечами:

– С ним я тут хрен останусь.

Он вышел. До нас донесся хлопок входной двери. И тут Уитли неожиданно со всех ног бросилась за ним. И Киплинг. И Марта тоже. Все разом сорвались со своих мест и побежали, словно узнали, что у старика есть при себе взрывчатка, на ходу хватая ключи от машин, сумочки, кофты, телефоны. Мне не хотелось оставаться с ним наедине, поэтому я тоже схватила сумку и выскочила под дождь. Все наперегонки неслись к своим машинам. Один за другим завелись двигатели; вздрогнув, пришли в движение дворники. К тому времени, когда я раскочегарила свой старенький «додж», остальные четыре машины уже скрылись.

Хранитель вышел на крыльцо и остановился, прихлебывая чай.

Все это – наше бегство, притом что в доме оставался совершенно незнакомый человек, – было безумием, которое не укладывалось в голове.

– Не волнуйся! – жизнерадостно крикнул он мне, перекрывая шум дождя. – Я обещаю не красть хозяйское серебро!

Я втопила в пол педаль газа, и «додж» с ревом рванул с места. Меня не отпускало ощущение, что за мной гонятся. И все же, завернув за очередной поворот, я увидела, что никто меня не преследует. Когда я бросила прощальный взгляд на Уинкрофт – красный кирпичный особняк, притулившийся за холмом, – даже Хранитель куда-то исчез.

Начинало темнеть. Дождь все лил и лил со свинцового неба. Я проехала несколько миль, пристально вглядываясь в каждого встречного водителя, желая убедиться, что все они – настоящие, живые люди, а не призраки, инопланетяне или зомби (большинство из них таращились на меня, видимо гадая, что со мной случилось), и начала понемножку расслабляться. Все водители выглядели совершенно нормальными людьми, живыми, обыкновенными. Они жевали жвачку и тыкали в кнопки радиоприемников, нимало не задумываясь о том, какой сегодня день и сколько времени.

Все было в порядке.

Я снова набрала номер мамы.

– Би?

– Вы где?

– В кино. Что случилось? В прошлый раз у тебя был такой странный голос, мы с папой даже испугались…

Я поехала прямиком в Уэстерли. Родители, белые как мел, ждали меня перед кинотеатром. Я припарковалась посреди пожарного проезда, выскочила из машины, не заглушив двигателя, и обняла их.

Они настоящие. Я не сплю. Все будет хорошо.

Мама была расстроена:

– Не вздумай никогда больше общаться с этими…

– Виктория! – одернул ее папа.

– Что? Ты посмотри на нее. На ней лица нет. Все! Хватит с нас одного раза. Эти ее друзья – они же насквозь гнилые. Избалованные. Всю жизнь живут и никогда не смотрят на то, что наворотили, а мамочки и папочки утирают им сопли и выгораживают их.

– Они ведь совсем дети.

– Из-за этих «совсем детей» наша дочь два месяца не могла ни есть, ни спать, если ты не забыл.

– Это был шок. И горе.

По моим щекам текли слезы, но родители, конечно, не догадывались о том, что это слезы облегчения. Дня, который уже был, на самом деле не было.

А все это – было.

Я кое-как успокоила родителей, и мы поехали ужинать в «Шейкдаун». Мы поболтали с Арти, который угостил нас яблочным пирогом за счет заведения. Мы прогулялись по дощатому настилу вдоль набережной, обсуждая очередное предложение от застройщиков: продать «Капитанскую рубку», чтобы на ее месте выросли жилые дома. Родители были встревожены не столько моим внезапным появлением, сколько неожиданным энтузиазмом по поводу перспективы провести с ними вечер: на протяжении всего лета я относилась к ней холодно. Но вслух они ничего не сказали, сделав вид, что поверили в объяснение моего внезапного отъезда: «Я не могла больше там оставаться. Мы просто переросли друг друга, понимаете?»

А еще они всю дорогу добродушно посмеивались над моим маниакальным стремлением продлить этот вечер, полюбоваться каждым морским пейзажем в каждой витрине каждой галереи, прогуляться к старым качелям на пляже, рядом с которыми, на стене, краской из баллончика была выведена надпись: «Жизнь – всего лишь сон», оттягивая необходимость ехать домой и ложиться спать.

Я боялась спать, потому что мысль о том, что я уже прожила этот день, не выходила из моей головы, точно случайно привязавшаяся дурацкая песенка.

Домой мы приехали слегка за полночь. За рулем моего «доджа» сидел папа: я сослалась на усталость, хотя на самом деле не желала оставаться одна в машине. Мы ввалились в дом. Папа отчаянно зевал. Мама отправилась загружать посудомойку.

– Ты посидишь со мной, пока я не усну? – попросила я ее.

– Ну конечно, – улыбнулась мама, хотя моя просьба явно встревожила ее. В прошлый раз я просила ее об этом сразу после гибели Джима.

Она присела на краешек моей кровати, и мы поговорили сначала о том, что надо бы поменять меню в «Рубке», потом о сносе разводного моста: муниципалитет вынес этот вопрос на голосование. Я понимала, что маме очень хочется расспросить меня о них, о моих старых друзьях, и о том, что произошло сегодня, но она не решается.

В какой-то момент она встала и принялась внимательно разглядывать белые в цветочек обои на стенах моей комнаты.