Мариша Пессл - Проснись в Никогда

– Ну как ты, Би? – спросила она, сжимая мои руки.

– Хорошо.

– Вот уж сюрприз так сюрприз! Ну, в смысле, я не… я… Ой, блин. Надо же занести в дом сидушки с патио. Вроде дождь обещали? – Она поспешила прочь, тряхнув гривой длинных светлых волос, но, прежде чем скрыться в кухне, бросила на ходу: – Кип был прав. Он объявил, что ты свалишься как снег на голову, как герой, которого все считают мертвым, из фильма с кем-то типа Джейка Джилленхола в главной роли, но мы сказали ему, что он спятил. Я думала, ты скорее умрешь, чем захочешь видеть кого-то из нас. Ну вот, теперь я должна ему пятьдесят долларов.

– Сто. Сто долларов, – поправил ее Кип, вскидывая палец. – И не пытайся отвертеться, Лэнсинг. Что за манера – вечно всех динамить?

– Что? Ой, погоди. Надо дать Гэндальфу прозак, а то он все описает, пока нас нет.

– У Гэндальфа депрессия, – церемонно кивнув, пояснил мне Кип. – И раздвоение личности в придачу. Немецкий дог, который считает себя комнатной собачкой.

– Я помню, кто такой Гэндальф, – напомнила я вяло.

– Беатрис!

По лестнице босиком сбежал Кэннон, держа в руках кроссовки «Пума». На нижней ступеньке он остановился и тепло улыбнулся мне:

– Глазам своим не верю! Сестра Би собственной персоной. Как там Господь Бог?

– Ха-ха, как смешно.

Он тоже изменился. На нем была бессменная серая толстовка с капюшоном, форма всех хакеров, но не такая, как в Дарроу, – бесформенная, в жирных рыжих крошках от чипсов, которую он таскал, не снимая, по две недели кряду, когда пропадал в ледяном компьютерном классе, оборудованном в школьном подвале. Нынешняя толстовка была из кашемира. Кэннон стал широко известен в узком кругу, когда на втором году нашего совместного обучения обнаружил в операционной системе «Эппл» OS X ошибку: при случайном нажатии определенных клавиш экран «замерзал» и на мониторе появлялась фирменная эппловская заставка – сюрреалистический зимний пейзаж с голубым озером. Он окрестил ошибку «птичьей клеткой Кэннона» и попал на главные страницы миллионов тематических блогов Силиконовой долины. Я знала, что он поступил в Стэнфорд, на факультет информационных технологий, но после этого ничего о нем не слышала.

Кэннон соскочил с лестницы и обнял меня. От него пахло какой-то экзотической древесиной, как от дорогого паркета.

– Ну как колледж? Как мама и папа? По-прежнему держат маленькое кафе-мороженое?

– Да.

Он внимательно посмотрел на меня. Лицо его было непроницаемым.

– Мне оно всегда нравилось.

– Привет, Би, – послышался серьезный голос.

Я обернулась и увидела Марту. Она близоруко щурилась на меня сквозь стекла своих толстенных, как у безумного ученого, очков, придававших ее глазам известное всем сходство с всевидящими телеобъективами. Вместо всегдашних слаксов с бесформенной оксфордской рубашкой на ней были рваные черные джинсы и безразмерная футболка с немецкой надписью TORSCHLUSSPANIK – значения этих слов я не знала. Свои жидкие каштановые волосы она перекрасила в ядерно-голубой цвет.

– Привет, – поздоровалась я.

– Как ни смешно, ты совсем не изменилась, – протянул Кип; его улыбка была как крохотная пуговка на строгой обивке мебельного гарнитура в парадной гостиной. – Ты что, провела все это время в криозаморозке? Это просто нечестно, малышка. Я успел обзавестись гусиными лапками и подагрой.

Вернулась Уитли, по-прежнему избегавшая смотреть мне в глаза, и схватила свою телесного цвета сумочку от «Шанель».

– Ты же едешь с нами, да? – без особого воодушевления в голосе спросила она, сунув ноги с идеальным педикюром в балетки от «Ланвин».

– Вообще-то, я…

– Конечно же, ты едешь с нами, – заявил Кэннон, обнимая меня за плечи. – Билет я тебе как-нибудь выцарапаю. Или выцарапаю кому-нибудь глаза за билет. В общем, на месте разберемся.

– Laissez les bon temps roulez [4] Давайте веселиться (фр.). Выражение, популярное среди франкоговорящего населения штата Луизиана. , – провозгласил Кип, приподнимая свой стакан.

В молчании протяженностью примерно с Техас мы потянулись на улицу. Тишину нарушали лишь наши шаги да свист ветра, резвившегося в кронах деревьев. Сердце у меня колотилось, щеки горели. Больше всего в тот момент мне хотелось прыгнуть в свой пикап, вдарить по газам и рвануть оттуда со скоростью сто миль в час, сделав вид, что ничего не было.

– Мы поедем на двух машинах? – спросила Марта.

– Нас пятеро, – отозвалась Уитли. – Все влезут в мою.

– Обещаешь хотя бы раз бросить взгляд в зеркало заднего вида, малышка? – спросил Кип.

– Тоже мне, остряк.

Мы забрались в ее темно-зеленый «ягуар» с откидным верхом. Уитли с решительным видом, который, если я правильно помнила, означал, что ей не по себе, принялась жать кнопки на сенсорном экране приборной панели. Двигатель аристократически кашлянул, и верхняя часть машины начала расходиться, точно скорлупа яйца, из которого кто-то пытается проклюнуться. В следующее мгновение мы уже мчались по подъездной дорожке; Уитли втопила педаль газа в пол и рванула с места, как заслуженный ветеран гонок НАСКАР, не обращая внимания на то, что машину периодически заносит на газон и она идет юзом, выкашивая рододендроны. Я сидела на заднем сиденье, зажатая между Кипом и Мартой, и изо всех сил пыталась не слишком наваливаться ни на одного из них.

Кип подбросил свой розовый парик в воздух.

– А-а-а-а-а! – завопил он, запрокинув голову, когда парик приземлился на асфальт далеко позади машины. – Рок-группа воссоединилась после долгого перерыва! Давайте никогда больше не расставаться! Предлагаю отправиться в мировое турне!

«А как же солист? – до смерти хотелось крикнуть мне. – А про Джима вы не забыли?»

Когда мы приехали, разогрев уже начался. Разговаривать было некогда. Мы принялись протискиваться сквозь плотную толпу, а Уитли тем временем двинулась к вышибале. Марта пошла занимать столик, а Кэннон принялся обходить в поисках лишнего билетика коротко стриженных парней, явно успевших накачаться «Будвайзером». Мне, прижатой к ограждению, оставалось лишь бесцельно ждать.

– Ребята, идите без меня! – крикнула я Кипу, который материализовался прямо рядом со мной.

– Т-ш-ш. – Он подхватил меня под руку. – Ты снова с нами, и мы больше тебя не отпустим. Я – твоя личная рыба-прилипала. Придется тебе с этим смириться.

Я рассмеялась. Похоже на начало первого за вечер нормального человеческого разговора.

Мы с Киплингом всегда хорошо ладили. Худой и долговязый, с кирпично-рыжими волосами и «лицом джентльмена былых времен», как он сам себя называл, Киплинг был самым невероятным чуваком из всех, кого мне доводилось встречать: эксцентричный и странный, как сломанный талисман на пыльной полке в дальнем углу антикварного магазинчика, овеянный духом авантюр и удачи. Он был геем, хотя и утверждал, что хорошо рассказанная история значит для него намного больше секса, а к Дарроу относился скорее как к загородному клубу, нежели как к учебному заведению, из которого полагалось вынести какие-то знания. Договорившись позаниматься вместе с Киплингом в библиотеке, ты выслушивал бесконечные байки и замечания о жизни, друзьях и колоритных персонажах из Мосс-Блаффа, крохотного городка в Луизиане, откуда он был родом, – будто мы не сидели в тесной клетушке, замученные подготовкой к экзаменам, а бездельничали где-нибудь на террасе, отгоняя мух. Хотя он был богат, как и все остальные (наследство от скончавшегося универсального магазина), детство у него, как он уверял, было «веселеньким» благодаря кошмарной мамаше, Маме Грир.