Лалин Полл - Лед

– Что я делаю? – спросила она. – Одеваюсь на работу? Я остаюсь с тобой.

– Нет, – возразил он, вставая. – Ты поезжай. Я буду в порядке.

Он открыл глубокую секцию и вынул свою одежду для арктических путешествий, словно чужую, так давно он ее надевал.

– Я собираюсь в «Мидгард». Заказал место на вечерний рейс.

Мартина взяла его за руку.

– Это безумие. У тебя шок. Взгляни на себя.

Он взглянул. В зеркале стояла прекрасная молодая женщина, полуодетая, с темными влажными волосами, а рядом с ней пожилой человек, смотревший на него воспаленными опасными глазами. Шон отвернулся.

– Джо устроил ретрит. Не сказав мне.

Мартина нахмурилась:

– Правда? Не следовало ему.

– Просто меня там не было. Я все переложил на команду.

– Нет. Ты передал им полномочия. Ты не можешь лично вести каждый из своих клубов, ты все устраиваешь, а потом доверяешь людям.

Шон бросил, не глядя, одежду в сумку и застегнул ее.

– Я всех подвожу.

Мартина снова попыталась успокоить его, обняв сзади и прижавшись всем телом.

– Ничего подобного! Забудь вчерашний разговор, выкинь все это из головы. Просто ложись в постель и позволь мне позаботиться о тебе. – Она провела рукой вниз по его груди и крепко обхватила его. – Дай волю чувствам. Сегодня я вся твоя.

– Нет, поезжай. Не волнуйся за меня.

Он поцеловал ее, как бы извиняясь. Она напряженно смотрела в зеркало, глядя, как он идет в спальню и берет ключи от своей машины. Она пошла за ним.

– Тебе нельзя за руль, ты изрядно выпил. И если билет на вечерний рейс, у тебя еще уйма времени. Куда ты собираешься?

Шон выглянул во двор.

– Тяжело такое слышать по телефону.

– А, понятно, – сказала она, отступая.

– Мартина, прошу тебя, ты ведь знаешь, какая она ранимая.

– Она ранимая? Вот бы не подумала.

– Она тоже любила Тома.

– Отлично. Но по-моему, она пыталась удержать тебя всеми правдами и неправдами. Я считаю ее злой, она ловко всеми манипулирует, даже настроила дочь против тебя и против меня , и это совершенно неправильно – сентиментально относиться к браку, который развалился задолго до меня. – Она вздохнула. – Прости, это прозвучало жестко. Но я хочу уберечь тебя от лишних переживаний в такое время.

– Ты права.

– Да, права. Но если ты не хочешь, чтобы я была с тобой сегодня или полетела с тобой на виллу «Мидгард», если ты хочешь просто остаться один в своем негативе…

Он приложил ее руку к своей груди.

– Что-то гложет меня.

– Может, стакан водки в полвосьмого утра?

– Да! Вся моя жизнь – сплошной бардак, я тебя предупреждал. Убыточный проект…

– Я не веду убыточных проектов, – сказала она, отстраняясь и глядя ему в глаза. – Но я понимаю, что если ты хочешь разумных границ, это твое право, и если хочешь побыть грушей для битья, ты ей побудешь. – Она поцеловала его в губы. – В общем, я переживаю за тебя, ведь ты в таком состоянии… Но если отказываешься от моей помощи, я поеду на работу. Дай знать, когда вернешься. Я буду здесь.

Он ловил звук ее легких шагов по ступенькам в холле, а затем услышал щелканье замка входной двери. Он направился было к холодильнику, но остановился. Мартина, конечно, права. Он в жутком состоянии, и, если собирается сесть за руль, пить больше не надо.

Разумеется, легчайшим способом обучения было обратиться к ангакоку (знахарю), и в ходе моих долгих разговоров с Игьюгарюком я узнал много интересного. Его теории, однако, были так просты и прямолинейны, что звучат поразительно современно; все его мировоззрение может быть суммировано в этих словах:

«Всякой подлинной мудрости можно обучиться только вдали от мирской суеты, в великом уединении; и достигается она только страданием. Только самоотречение и страдание могут открыть разум человека всему тому, что скрыто от остальных».

Когда-то Шон так хорошо помнил график работы светофоров, что никогда не попадал на красный свет. Теперь же дорога казалась такой же чужой, как и его прежний дом, и он то и дело сбивался. Желая избавиться от мыслей о Томе, он сосредоточился на вождении, стараясь делать все безупречно, а не как человек, выпивший водки на три пальца час назад, но движение в утренний час пик было до одурения медленным, и ему вдруг сделалось неуютно в своей машине.

Это был прекрасный «астон мартин ванквиш», выкрашенный под заказ в ракетно-бронзовый цвет, и его притягательность три года назад – Шон никогда еще не ездил так долго на одной машине – отчасти заключалась в восхищенных взглядах других водителей, когда он обходил их. Но сегодня, еле двигаясь в дорожном потоке, он задумался: может, его машина слишком криклива? Может, ему следует сменить ее на «теслу», чтобы все видели – он заботится об экологии, он благонадежный, сознательный гражданин, а не какой-то показушник. Возможно, ему требовалась полная замена, трансплантация личности? Но для этого, разумеется, существует алкоголь.

Может, светофор сломался? Белый фургон рядом с Шоном двигался рывками, и он взглянул на него. Два школьника в зеленой форме махали ему, выражая восхищение его машиной и толкая друг друга, точно щенки. Они дергали своего отца за рулем, молодого человека крутого вида с бритой головой, смотревшего прямо перед собой.

Красный сменился желтым – белый фургон рванул вперед, едва зажегся зеленый свет, и Шон увидел, как мальчишки яростно требуют от отца ехать быстрее.

Шон пару раз поравнялся с ними и сбросил скорость, изображая отчаянного гонщика, так что мальчишки пищали от восторга и скакали на заднем сиденье. Когда же он увидел нужный поворот, то сделал вид, что окончательно сдается, и мальчишки вскинули вверх кулаки в знак триумфа – белый фургон обошел его. Крутой папаша ухмыльнулся, взглянув на Шона, и его охватило приятное чувство. Затем он включил поворотник, вывернул руль, и это чувство развеялось как дым, когда он съехал на дороги своей прежней жизни.

Последние мили он ехал медленно, отмечая с удивлением, что недавно здесь прошел сильный дождь. И не было ни следа красной лондонской пыли на зеленых полях. Дорога, шедшая к дому, была вся в ухабах и рытвинах, и он ощутил раздражение – Гейл вполне могла позволить себе выровнять ее. Мысль о мировом соглашении снова кольнула его. Он бы мог быть щедрым, если бы она позволила ему, вместо того, чтобы демонстрировать злобу по отношению к Мартине, добиваясь финансовых преимуществ. Он не думал, что она способна на подобную мелочность. Но сейчас не время для этих мыслей – он ехал, чтобы причинить ей ужасную боль. И еще он знал: ему необходимо разделить эту боль с кем-то, кто будет страдать от нее не меньше, чем он сам.