Лалин Полл - Лед

– О, ради бога, я вовсе не…

– Боже мой! Ну почему все всё время врут ?

– Когда-нибудь, Рози, ты сумеешь понять, что мир не всегда бывает черным и…

– …белым, – договорила она за него. – Я знаю. Он становится серым , и в сером , Рози, такие люди, как я, делают деньги, и врут другим, и – словом, поганят жизнь другим людям. В сером. Я это усвоила, Шон.

– Она не знает, – сказала Гейл тихо.

– Чего не знаю? О, ты заделал ей ребеночка ? Ну, я в этом участвовать никак не собираюсь.

– Нет, я не поэтому приехал, и я не знал, что ты здесь, я думал, сейчас сессия. Я приехал сказать твоей маме, что нашли тело Тома. Лично приехал, Рози, не для того, чтобы ты меня оскорбляла, а чтобы как-то смягчить удар. Только она уже знала.

Рози, ошарашенная, уставилась на мать.

– Руфь звонила утром. – Гейл обняла дочь одной рукой. – Я все тебе расскажу. – Она посмотрела на Шона через плечо дочери. – Спасибо, что приехал. Я тебе признательна.

Он растерянно смотрел на свою плачущую дочь и чужую женщину, когда-то бывшую его женой. Его выталкивали из его же дома. Бывшего дома.

– Рози, – произнес он мягко, – если ты когда-нибудь захочешь увидеть меня…

– С чего бы мне этого захотеть? – Она не смотрела на него.

– Ты моя дочь, и я люблю тебя.

– Не дождешься. – Она вывернулась из-под руки матери и с заплаканным лицом побежала наверх.

«Ванквиш» мигнул ему в знак приветствия. Шон осторожно вел машину по ухабистой, залитой водой дорожке от дома, а потом еще долго ехал по прямой односторонней магистрали. Оцепенение от известия о смерти Тома определенно прошло, столкновение же с бывшей женой и дочерью вселило в него чувство щемящей досады. Он ведь хотел утешить их…

Короткий резкий сигнал машины, шедшей ему навстречу, вернул его внимание к узкой дороге – это был обшарпанный красный «лендровер», тянувший за собой прицеп. В окне Шон увидел мужчину и женщину в одинаковых куртках и узнал старых друзей – Джеймса и Эмму Горинг. Ладно, он справится с этим. Шон только что миновал разъезд, так что помахал им и дал задний ход, стряхивая хандру и готовясь к дружескому общению. Скелеты прошлого вновь обрастали плотью. Он им расскажет, что случилось.

Джеймс и Эмма – Шон не мог вспомнить, как звали их детей, – десять с лишним лет они ходили в гости друг к другу, заказывали выпивку на всех в кафе, появлялись вместе на вечеринках, встречали Новый год – в общем, делали все то, из чего складывается дружба. У него посветлело на душе, когда он заметил их, но они будто не узнали его. Джеймс только поднял большой палец в знак признательности и наверняка проехал бы мимо, если бы Шон его не окликнул.

Тогда Джеймс снова взглянул на него, словно увидел впервые.

– Шон, – сказал он.

Эмма опустила телефон, которым была занята, и тоже «официально» узнала его, приветливо улыбаясь.

Не выключая двигателей, они с энтузиазмом обменялись замечаниями о погоде и состоянии дорог, и Шон рассказал им о пылевой буре, о которой они узнали из теленовостей, но не заметили здесь – вот же повезло им с микроклиматом. А затем повисло неловкое молчание.

Шон понимал, что они хотят отправиться дальше. Он злился, но продолжал говорить о чем попало: о виноградниках, о хозяйстве, – и понимал при этом, что они не собирались останавливаться, сделав вид, будто не узнали его. Они дружили семьями, а теперь он был сам по себе. Шон указал на их прицеп, в котором под брезентом угадывались очертания больших колонок.

– Ну, конечно! – воскликнул он. – Ваш прием в честь солнцестояния – надо надеяться, солнышко выглянет!

– Ну, – сказал Джеймс уклончиво, – совсем скромный в этом году.

– Большие колонки для маленького приема.

– Не такие уж большие.

Они смотрели друг на друга, и улыбки сползали с их лиц. Они не собирались приглашать его.

– Я приехал, чтобы сообщить Гейл о смерти нашего близкого друга. – Шон глядел на них снизу вверх из своей более приземистой машины. – Мы по-прежнему дружим, если вы не в курсе.

– Это правильно, – сказал Джеймс. – Сожалею о вашей потере.

– Да, – произнесла Эмма, – очень сожалеем. Всего тебе хорошего, Шон.

Джеймс переключил передачу «лендровера», и прицеп с колонками прогромыхал в опасной близости от «астона», но Горинги смотрели прямо перед собой. И вот они исчезли.

Шон внимательно следил за ними в зеркальце заднего вида, и его сердце стучало, словно после потасовки. Он считал их друзьями: когда-то он приносил с собой лучшее вино и мирился с их нудной компанией, надеясь, что они раскроются в какой-то момент, считая их манеру держаться английской сдержанностью.

Нет. Они никогда не были друзьями; они всегда были холодны с ним. Это Гейл им нравилась, и он знал, что они расценивали ее брак с ним как мезальянс. И боль от потери Тома вспыхнула в нем с новой силой: вот кто был настоящим другом и джентльменом, всегда относившимся к людям с равной теплотой и достоинством, говорил ли он с бродягой или миллиардером. Шон вновь услышал голос Кингсмита, словно доносившийся из тех давних времен, когда он потерпел неудачу в бизнесе: «Учись и не оглядывайся». Он взглянул на часы и сказал навигатору:

– Аэропорт Хитроу.

Существует высший дух, которого мы зовем Сила,и о нем нельзя рассказать простыми словами. Этот Великий дух поддерживает мир и природные стихии, и всю жизнь на Земле. Он настолько могуч, что обращается к человечеству не посредством слов, а через бури и снегопады, дожди и морские штормы, все силы природы, внушающие страх человеку.

Когда все в порядке, Сила не посылает вестей человечеству, но пребывает в своей бесконечной пустоте, отстраненно. И так продолжается, пока люди воздают благодарность за хлеб свой насущный и не оскверняют жизнь.

Никто не видел Силу; место его обитания – тайна, так что он всегда и рядом с нами, и невыразимо далеко.

Уже в самолете, подпирая пластиковую стену и вдыхая запах лосьона после бритья своего соседа, Шон вспомнил, как Том мрачно предрекал, что Шпицберген станет северной Ибицей. Белые ночи, местный колорит и осведомленность публики о хрупкости этой экосистемы породили самый мощный приток туристов в истории Арктики. Теперь в Лонгйирбюэне даже появилась своя клубная жизнь, и наиболее популярным местом был танцевальный бар «Исчезающие виды» – Мекка для золотой молодежи, любящей путешествия и уставшей от горнолыжных курортов.

Шон смотрел, как к нему приближается стюардесса с тележкой. Звяканье кубиков льда пробудило в нем чувство ожидания. Пусть ужасное, но разрешение. Теперь можно было в буквальном смысле отметить этот рубеж, водрузив тяжелый камень, а точнее надгробие над найденным телом Тома, над его могилой и над надеждой на его возвращение. Или, если его кремируют, можно установить какой-нибудь монумент вроде каменной пирамиды, что-то строгое и долговечное. Он поморщился от пошлости своих мыслей. Арктику невозможно трансплантировать.