Дидье Декуэн - Англичанка на велосипеде

Он решил нанять повозку. Конечно, для белых фермеров повозка стала бы прекрасной целью, особенно если учесть, что единственным свободным в тот момент оказался тот самый ярко-желтый фургон на больших расшатанных колесах, за которым тщетно бежала Шумани.

Владельцем фургона оказался бакалейщик по фамилии Банч – Мэлори Банч, разбогатевший на производстве и продаже «лошадиного лакомства» из овса, патоки и тертых фруктов. Обитавший в графстве Шеридан соседнего штата Небраска, Банч пересек границу якобы для того, чтобы предложить кое-какую мелкую работу праздным чадам резервации Пайн-Ридж, для чего по бокам, спереди и сзади его желтую повозку украшали надписи, выведенные готическими буквами: «Лошадиные деликатесы от Банча», обозначавшие его социальный статус; однако правда заключалась в том, что он просто использовал любую возможность, чтобы вновь увидеть серые глаза и бледно-розовые губы Элейн Гудейл, в которую был влюблен. Мэлори Банч испытывал постоянную потребность смотреть на глаза и губы учительницы, особенно на губы, чтобы запечатлеть их в своей памяти, где он будет их хранить до того момента, пока не решится оттуда извлечь, и тогда бакалейщик, растянувшись на спине, весь отдастся наслаждению (чаще всего это происходило по утрам, еще в постели), правая рука его спустится по животу вниз и начнет сжимать и подергивать напрягшийся член, возбужденный образом прекрасной Элейн.

Однако на этот раз события, произошедшие в Вундед-Ни, лишили Мэлори Банча возможности совершить ритуал мысленного созерцания возлюбленной: с тех самых пор Элейн Гудейл не покидала епископальной церкви, а если и выходила оттуда, то с покрасневшими глазами, а ее дыхание, срывавшееся с бледных губ, отдавало рвотой. Так что, когда Банч попытался мастурбировать, думая об Элейн, перед ним не возник свежий образ, за который он мог бы зацепиться, – память его была пуста. Поэтому бакалейщик без раздумий согласился на предложение Джейсона Фланнери уступить фотографию мисс Гудейл, если он доставит англичанина на железнодорожную станцию Чадрона.

– А хорошо ли она вышла?

– Может, я слегка ее идеализировал, – допустил Джейсон. – Мне хотелось воплотить образ «ангела над полем битвы».

– Что значит «над полем битвы»? – забеспокоился Банч. – Отдаленный силуэт мне ни к чему.

– Да нет, план крупный: главное – ее взгляд и губы. И то и другое словно подернуто влагой. Глаза – потому, что невозможно смотреть без слез на то, что они видят, а губы – потому, что она только что провела по ним языком.

Банч вздрогнул. Он так и представил себя дома, в Небраске, лежащим перед изображением облизанных губ; он обязательно укрупнит снимок и напечатает его на матовой бумаге, чтобы никакой случайный отблеск лампы или пробравшийся солнечный луч не испортил ему удовольствия.

– А портрет уже можно увидеть?

– Нет, пока он лишь на светочувствительной пластинке, которую вам еще нужно проявить.

– И кто мне это сделает?

– Да любой фотограф графства Шеридан, полагаю.

– А если там, где я живу, не найдется фотографа?

– Значит, найдется в соседнем городке.

Бакалейщик тут же заметил, что они находятся в Америке, где все нацелено на выгоду, и ни один здравомыслящий человек не станет делать бизнес из фотографирования, если можно получить вдесятеро больше, торгуя алкоголем или изгородями. Банч-то как раз предпочитал изгороди – вот чем бы он занялся, доведись начать жизнь сначала! Ведь спрос на этот товар никогда не иссякнет: владелец ранчо должен приобрести не только колья и проволочную сетку, но еще и кучу инструментов, чтобы смонтировать и установить забор. Хитрость коммерсанта состояла в том, чтобы за умеренную плату предложить клиенту колья и сетку и отыграться на ценах за пилу, молоток, кусачки, гаечный ключ, гвозди-скобки для крепления сетки, а также битум, которым как минимум раз в год необходимо пропитывать колья на уровне земли.

– Держу пари, нам придется объехать множество графств в обеих Дакотах – Северной и Южной, – прежде чем мы отыщем безумца, который решился открыть фотографическую лабораторию, – проворчал Мэлори Банч, покачав головой.

– Довезите нас живыми и здоровыми до Чадрона – и обещаю, что сам займусь вашей фотографией.

– Нас? – удивился лошадиный кондитер.

– Меня и девочку, которая со мной путешествует.

– И как ее зовут, эту девочку?

– Эмили, сударь, – произнес Джейсон.

Первое английское имя, пришедшее ему на ум, отдаленно и смутно напоминало Эхои – в обоих были три слога и конечная «и».

Поезд шел на восток – два дребезжащих вагона, прицепленные к локомотиву 4-8-0 «Мастодонт».

Сначала Эмили из всех сил сопротивлялась, не желая садиться в поезд. Чтобы заставить девочку продвигаться, Джейсону пришлось ее подталкивать, точно упрямого бычка, тыча то в плечи, то в бедра заостренными концами штатива Саттона [20] Томас Саттон (1819–1875) – английский фотограф, инженер и изобретатель. , который он нес на плече.

Но в вагоне Эмили осмелела, поскольку любопытство одержало верх: желание узнать, как устроена внутри эта длинная, изрыгающая пар повозка, которую ей доводилось видеть лишь издали и вслед которой ее соплеменники посылали чудовищные проклятия, заставило девочку на время забыть об ужасе, испытанном в снегах Вундед-Ни, о потере всех жизненных ориентиров и невозможности общаться с человеком, отныне определявшим ее судьбу, о которой ей тоже ничего не было известно.

Оказавшись там, куда они едут, он наверняка убьет ее, чтобы содрать с нее кожу и съесть остальное.

Именно такая судьба была уготована всем животным, не считая лошадей, которых лакота брали с собой, когда меняли стойбище. Разве были причины у человека, завладевшего ею, поступить иначе? Он продаст ее бледнолицым на мясо, если не считать немного кожи и совсем чуть-чуть жира; ей вспомнилось, как Шумани оторвала ее от матери и потащила по заснеженному полю, ухватив за ноги – в точности как курицу или кролика.

Впрочем, этот человек ни разу с ней не заговорил (да и кто разговаривает с едой?), иногда он смотрел ей прямо в глаза, но чаще искоса, словно примериваясь, как бы половчее ее убить, продать либо пустить в пищу.

Но пока ничто не мешало Эмили жить полной жизнью маленькой девочки, не мешало играть и развлекаться. С восторженным повизгиванием она хлопала ладошкой по искрящимся хлопьям летучей золы, проникавшим в вагон через окно и садившимся ей на кожу, словно то были кусачие насекомые. Это занимало ее довольно долго. Но потом ветер переменился, вылетавшие из дымовой трубы искорки перестали попадать в вагон, растворяясь в пейзаже за окном, и тогда девочка, свернувшись калачиком, уснула.