Кэтрин Сэнтер - Уходи и будь счастлива

Я поморщилась, словно говоря: «Неужели?»

– А мне показалось, что все дело в отеке и повреждении нервных окончаний.

Но мама не отступала:

– Ты должна верить в то, что поправишься. Ты должна приложить все усилия и не сдаваться. Сегодня утром я видела во дворе мать Чипа и сказала ей, что к лету ты будешь как новенькая.

Мы с папой уставились на нее.

– Ты не могла это сказать, – пробормотал папа.

Мама выпрямилась на стуле.

– Как раз сегодня утром я видела документальный фильм про мотокросс. Один из велосипедистов просто не мог допустить, чтобы повреждение позвоночника помешало ему заниматься любимым спортом. Он сломал шею, Маргарет! – Она подняла руку и указала на точку на своей шее, все еще избегая смотреть мне в глаза. – Врачи сказали, что он не сможет даже есть самостоятельно! А сейчас он разъезжает на велосипеде от одного побережья до другого, собирая деньги на благотворительность. И планирует записать альбом песен в стиле «кантри».

– Это очень вдохновляет, – сказал папа, – но еще ни о чем не говорит, Линда. Если ты ломаешь ногу, ты не можешь заставить себя поверить, что она не сломана.

– Но человеческое тело может восстанавливаться, – объявила мама, словно выигрывая спор.

– Да, но позвоночник – это совсем другое дело, – терпеливо сказал папа. – Помнишь, что сказал доктор? Когда нервные окончания повреждены, они не восстанавливаются.

– Не понимаю, почему бы и нет.

Папа посмотрел на меня. Мы оба едва заметно покачали головами.

– Но они могут быть и не повреждены, – уверял он меня. – Они могут быть просто зажаты. Твоя задача состоит в том, чтобы отдыхать, принимать назначенные лекарства и делать все, что тебе здесь говорят. Нам остается лишь ждать, что будет дальше.

– И верить, что ты на двести процентов выкарабкаешься, – добавила мама.

Она заезжала в мой дом и привезла мне мой лэптоп, книгу, которую я читала, несколько пар ворсистых носков, мою светло-голубую вышитую наволочку и нелепые сандалии на высоком каблуке, которые, по ее мнению, могут подбодрить меня. Но, разумеется, они возымели обратное действие.

Но я не хотела включать ноутбук, или читать книгу, или даже смотреть на сандалии. Я не хотела видеть ничего из своей прошлой жизни.

– Твой мобильный разбился во время катастрофы, – сказала мама, – и сгорел вместе со всем остальным. Так что я остановилась около магазина и купила тебе другой.

Она вручила мне телефон и протянула папе провод для зарядки, чтобы он воткнул его в розетку. И мы стали наблюдать, как он ищет розетку.

– И твое кольцо тоже не смогли найти, – спустя некоторое время добавила мама.

– Какое кольцо?

При этих словах мама внимательно посмотрела на меня впервые за весь день.

– Твое обручальное кольцо! – сказала она, словно желая добавить «бестолочь ».

Потом продолжила:

– Чип сообщил нам приятную новость, пока ты была в операционной.

Приятная новость! Я посмотрела на свою руку. Я уже забыла, что на ней когда-то было кольцо.

– Наверное, оно свалилось с руки во время крушения.

Я кивнула:

– Оно было очень велико мне.

– Очень жаль, – сказала мама, наклоняясь над своей сумкой, чтобы достать из нее еще кое-какие вещи. – Это было кольцо его бабушки. Незаменимая потеря.

Она вытащила из сумки фотографии в рамках. Она привезла мне две из трех, которые стояли на моем туалетном столике. На одной из них были запечатлены мы с Чипом, когда ездили автостопом в Скалистые горы. На другой я была заснята с родителями, когда мы спускались по канатной дороге. На третьей фотографии были мы с Китти. Мы были еще маленькими, одетыми, как ковбои, в шляпах и банданах. Эта фотография была сделана еще в те годы, когда я обожала сестру. То фото мама не привезла.

Мама и моя сестра не ладили между собой.

Я хочу сказать, по-настоящему не ладили.

На самом деле, я подозреваю, что именно мама являлась причиной того, что Китти игнорировала нас все эти три года.

Мама была последней, кто видел Китти перед тем, как она уехала и не вернулась. Три года назад родители устраивали вечеринку на Четвертое июля. Китти пила весь вечер, как она часто делала, и шумела, бузила и нарывалась на неприятности. А потом словно «случайно» столкнула маму в бассейн. При этом она так хохотала, что упала в одно из плетеных кресел и оставалась там до тех пор, пока мама не вылезла из бассейна, насквозь промокшая, со стекающими с нее струями воды. Мама потащила Китти в дом, на второй этаж, чтобы разобраться с ней.

Пока их не было, я взяла на себя роль хозяйки, все время при этом поглядывая на дверь дома. Но когда спустя долгое время мама снова появилась, она была сухой, одетой в другую одежду, но Китти рядом с ней не было.

– Где Кит? – спросила я, но она не ответила.

На самом деле она так и не рассказала мне ничего. И до сих пор я не знаю, что произошло между ними тем вечером. Мне известно лишь, что скандал был грандиозным. На следующий день Китти прислала мне электронное письмо, в котором говорилось, что она переезжает в Нью-Йорк и хочет отдохнуть от семьи. Я пыталась выяснить, где она, но она мне так и не сказала. Я не верила, что она на самом деле не вернется. Но она так и не вернулась.

И я не верила, что это продлится долго, но я ошиблась.

Она уехала и отряхнула прах со своих ног. Она порвала со всеми нами. Мама никогда не пробовала связаться с ней, но я пыталась. И папа тоже. Но наши электронные письма, сообщения и звонки оставались без ответа.

Вся эта ситуация поначалу ошарашила меня. Мама и Кит никогда особо не ладили, и я это знала. Мне было также известно, что мама всегда была с Кит строже, чем со мной. Но вот так просто исчезнуть? Игнорировать нас всех? Не появляться ни на День благодарения, ни на Рождество? Ни на дни рождения? Это было уже слишком.

Года полтора я снова и снова пыталась связаться с ней, но безуспешно. А потом мне это надоело. Я перестала думать о том, что же такое мы сделали, чтобы она бросила нас. И меня просто стал злить сам факт ее исчезновения. В какой-то момент ты перестаешь пытаться исправить ситуацию. Через какое-то время одно только то, что кто-то злится на тебя, вызывает ответную злость. Чем больше времени проходило, тем сильнее я злилась на нее, и, сама не замечая как, я вступила в союз с мамой. Я просто обиделась на сестру, но никогда не говорила, за что.

Мой добрый папа был единственным из нас, кто все еще надеялся, что она решит связаться с нами.

– А фотография с Китти? – спросила я не потому, что была удивлена, а для того, чтобы привлечь внимание к моему союзу с мамой в этом вопросе; это был способ воспользоваться случаем и подчеркнуть нашу близость.

Мама закатила глаза, тоже как бы демонстрируя наше с ней взаимопонимание.