Фортуне Буагобей - Дело Мотапана

– От всей души ему этого желаю, – сказала Арлетт вполголоса. – Налить вам еще чаю, папа?

– Выпью очень охотно. Это нравоучение вызвало у меня жажду. Понимаешь, нет к этому привычки… Я читал нотации только твоему беспутному брату… Что там, Жюли? Я не звонил.

– Господин Мотапан спрашивает, угодно ли вашему сиятельству принять его, – ответила вошедшая горничная.

– Нет, это уже чересчур! – пробормотал граф сквозь зубы. – Вы ответили, надеюсь, что я не принимаю? – продолжал он громко.

– Я ответила, что ваше сиятельство изволит завтракать, но господин Мотапан сказал, что желает сообщить вам нечто важное.

– Хорошо! – воскликнул Кальпренед нетерпеливо. – Проводите его в мой кабинет.

– Боже мой! – прошептала Арлетт. – Если он пришел рассказать вам о брате…

– О Жюльене? – воскликнул Кальпренед. – Почему ты так думаешь? И что он может сказать мне о твоем брате?

– Но, папа, – прошептала девушка, – вы сами сейчас говорили… не мог ли Жюльен занять…

– Деньги у этого человека? Если мой сын сделал это, я больше не хочу его видеть. Я могу простить ему все, кроме низости. Но нет! Если бы Мотапан был кредитором Жюльена, этот невежа сказал бы мне прямо. Впрочем, мы сейчас узнаем, в чем дело. Через десять минут я сообщу тебе, чего хотел от меня этот дикарь.

Домовладелец ждал графа в кабинете с вежливым и спокойным видом. Кальпренед холодно ответил на его поклон и не предложил сесть.

– Я думал, что все объяснил вам утром, – сказал он сухо.

– Я по другому поводу, – ответил незваный гость, нисколько не сконфузившись этому более чем презрительному приему.

– О чем же речь теперь?

– Мне нужно кое-что узнать.

– Узнать? Вы пришли узнать у меня? О чем, позвольте спросить?

– Об одном обстоятельстве, которое касается вас как жильца моего дома и гораздо в большей степени касается меня.

– Денежные вопросы можно решить письменно.

– Переписка между нами заняла бы время, а я не могу его терять. Тем более что дело весьма серьезное. Если вы меня выслушаете, то поймете, что лучше решить это на словах.

Кальпренед задрожал: он подумал о своем сыне, и это странное предисловие встревожило его. Он вопросительно взглянул на Мотапана.

– Я должен предупредить вас, что вынужден начать с вопроса, – продолжал барон.

– Посмотрим, захочу ли я вам отвечать. Говорите!

– Во-первых, я желал бы знать, правда ли, что вы уволили камердинера…

– Какое вам дело?! Вы насмехаетесь надо мной? – закричал граф, покраснев от гнева.

– Нисколько. Уверяю вас, что имею серьезные причины спрашивать об этом. Сегодня ночью произошло кое-что, в чем я подозреваю одного из ваших слуг.

– У меня служат только женщины.

– Мне так и сказали. Но не мог ли камердинер, которого вы уволили, унести с собой ключ от вашей квартиры?

– Конечно, нет.

– И не остался ли у него ключ от моей квартиры, которую вы прежде занимали?

– Нет, тысячу раз нет! К чему вы ведете?

– К тому, что сегодня ночью кто-то входил к вам в дом.

– Кто?

– Не знаю, но хотел бы знать.

– Зачем? Вы думаете, что имеете право контролировать моих гостей?

– Нет, но я имею право знать, что происходит в моей квартире. Этот человек входил ко мне, когда я спал. Он отпер мою дверь, стало быть, у него был ключ.

– Вероятно, но я здесь ни при чем.

– У него также был ключ от вашей квартиры, потому что, выйдя от меня, он зашел к вам.

– И вы полагаете, что это мой бывший камердинер?

– Я не полагаю, я лишь пытаюсь разузнать.

– Узнавайте в другом месте! Я не обязан надзирать за вашим домом. К тому же это какая-то нелепая история.

– Это правда. На лестнице ночью встретили какого-то человека.

– Те, кто его встретил, должны были его узнать.

– Лестница не была освещена. Но этот человек входил в вашу квартиру – слышали, как он отпер и опять запер вашу дверь.

– Кто слышал?

– Дутрлез.

– С какой стати он суется в наши дела? И что в этом необыкновенного? Я вчера вечером не выходил, но мой сын имеет привычку ложиться поздно. Это, наверно, был он.

– Не могу и не хочу так думать.

– По какой причине, позвольте спросить? – воскликнул граф, все больше и больше раздражаясь.

– Потому что, как я уже имел честь вам говорить, человек, входивший к вам, сначала побывал у меня.

– Очень вам обязан, что вы не обвиняете в подобном поступке моего сына.

– Разумеется, тем более что меня обокрали.

– Ах, вот к чему вы вели! И вы воображаете, что я укрываю вора?

– Вовсе нет! Я убежден, что вы ничего не знали о том, кто прятался в вашей квартире. Тем не менее он прятался там. Об этом мне сообщил Дутрлез.

– Мне все равно, можете дать делу ход. Но, полагаю, вы не ждете, что я помогу вам с расследованием?

– Нет, я буду действовать один… если меня вынудят действовать. Этой ночью у меня украли ожерелье, которым я очень дорожил. Во-первых, из-за его ценности, а также потому, что это фамильная вещь.

Кальпренед презрительно улыбнулся: он не очень верил в знатность барона.

– Вор знал, где лежало ожерелье, потому что сразу залез в ящик, куда я положил его вчера вечером. Он должен был знать и расположение комнат, потому что прошел в ту, где я держу драгоценности, в ту самую комнату, что находится под вашим кабинетом. Вор не шумел и не зажигал огня, потому я и не проснулся. Мой слуга тоже ничего не слышал.

– И вы считаете, что виноват кто-то из моей семьи? На это мне нечего сказать. Подавайте жалобу, если хотите. Пора закончить этот разговор.

Наступило молчание. Граф ждал, что Мотапан покинет кабинет, но тот и не думал уходить. Он собирался с мыслями и явно намеревался возобновить допрос.

– Итак, – сказал он медленно, – вы советуете мне подать жалобу? Подумали ли вы о результатах подобного поступка? Он будет иметь очень неприятные последствия… не для меня, а для вашей семьи.

– Позвольте, – возразил граф, – я не давал вам никакого совета. Подадите вы жалобу или не подадите – мне все равно, это касается только вас. Что же до вашей угрозы, то я не знаю, что вы хотите сказать, и не желаю знать. Поступайте как хотите.

– Я прекрасно понимаю, – хладнокровно ответил незваный гость, – что вы в вежливой форме указываете мне на дверь, и при других обстоятельствах я не заставил бы вас повторять дважды. И я отвечал бы вам в других выражениях, потому что никому не позволяю себя оскорблять.

– А я не позволяю говорить со мной в таком тоне! Итак, повторяю, прекратим этот разговор.

– Прежде вы должны выслушать меня до конца. Вам надо взглянуть на обстоятельства в истинном свете. Именно поэтому я и продолжаю разговор, не обращая внимания на ваше пренебрежительное обращение.