Фортуне Буагобей - Дело Мотапана

Прежде она нечасто слышала о Мотапане от отца.

– Ты не догадываешься, чего он у меня просил? – продолжал граф.

– Я полагаю, он говорил с вами о делах.

– О делах? Он просил у меня твоей руки.

Арлетт вздрогнула, и слезы выступили у нее на глазах.

– Дерзость этого человека переходит все границы! – воскликнул граф. – Его предложение оскорбительно. Я полагаю, ты тоже так думаешь?

– Оно так странно, что я не могу его объяснить, – прошептала Арлетт.

– А я объясняю его очень просто. Он богат, а я уже нет. Он думает, что его миллионы помогут ему преодолеть разделяющее нас расстояние.

– Он очень плохо знает вас, папа.

– А тебя еще хуже. Ты не была бы моей дочерью, если бы не презирала деньги… Знаешь, что я ему ответил? – продолжал граф.

– Знаю.

– Я сказал этому выскочке, что моя дочь не может носить его смешную фамилию, которую он откопал в каком-нибудь географическом словаре, и даже не старался смягчить отказ. Поверишь ли, у него хватило наглости настаивать и глупости напомнить мне, что он барон! Я посмеялся над этим и пресек его дерзкие речи. Он вышел в бешенстве, хотя, конечно, этого не показал. Мы расстались без ссоры, но я приобрел непримиримого врага.

– К счастью, вам нечего его опасаться.

– Нечего? Да – в том смысле, что он не посмеет открыто объявить мне войну. Те отношения, которые я с ним поневоле поддерживал, скоро закончатся, потому что я решил через полгода освободить квартиру.

– Вы хотите оставить этот дом? – порывисто спросила Арлетт.

– Да, конечно. А тебе разве жаль?

– Вы всегда поступаете правильно, папа. Только… Я привыкла к этому дому… он напоминает мне о многом… Здесь умерла моя бедная мама.

– В той квартире, из которой мне пришлось переехать и которую теперь занимает этот человек, – сказал граф мрачно. – Я часто жалею, что не купил этот дом, когда Мотапан хотел его продать. Я сберег бы часть состояния… и мог бы оставить что-нибудь тебе.

– Бедность меня не пугает, – прошептала девушка.

– Да, я знаю, что у тебя благородная душа и ты стойко вынесешь нищету, но я еще надеюсь избавить тебя от этого. Довольно и того, что ты подверглась унижению, получив предложение от Мотапана! Наше настоящее печально, но я рассчитываю, что будущее вернет нам больше, чем я потерял.

– Ах! Я каждый день горячо молюсь за вас. И за моего брата.

– Молись, особенно за Жюльена. Пусть бог вразумит этого несчастного!

– Папа, он может увлечься, но он не изменит чести.

– Он ведет беспутную жизнь и промотал наследство матери. Мне даже приходила в голову мысль, что он упал еще ниже и занял денег у Мотапана.

– Нет! Этого не может быть!

– И я так думаю. Если бы Жюльен был ему должен, Мотапан сказал бы мне об этом, чтобы отомстить за мой прием. Но поговорим о тебе, милая Арлетт. Я не мог помешать этому тщеславному выскочке оскорбить тебя предложением и вижу только один способ оградить тебя от женихов такого рода.

– Какой? Я очень хочу знать!

– Этот способ состоит в том… чтобы выйти замуж, милая.

– Выйти замуж? – в сильном волнении повторила Арлетт.

– Не за миллионы авантюриста, не за богатства такого буржуа, как Бульруа, нет! За человека, который тебе понравится, – молодого, умного и обеспеченного. Я не требую, чтобы он был богат, достаточно и скромного состояния. Таковы мои планы. Что ты о них думаешь?

– Я думаю… никогда с вами не расставаться, папа, – в замешательстве сказала Арлетт.

– Прекрасно! – весело воскликнул граф. – А что, если я все-таки найду тебе мужа, о котором мечтаю… милое дитя, как ты его примешь?

– Как вам будет угодно, папа, – смиренно произнесла Арлетт.

– Нет, пора кончать с увертками! Примешь ты жениха или нет?

– По совести, милый папа, я ничего не могу сказать, пока его не увижу.

– Согласен! А пока я расскажу тебе, каков он. Ему тридцать лет, он хорош собой, с прекрасными манерами и возвышенными чувствами. Я не знаю точно размер его доходов, но знаю, что он превышает ту сумму, которую я назначил для тебя. Упрекнуть его можно только в одном – в праздности, а также в том, что он не отличается примерным поведением. Но ты призовешь его к благоразумию, а я берусь найти ему занятие… которое обогатит нас всех. Не догадываешься, о ком речь?

– Нет, – растерялась девушка.

– Я помогу тебе. Ты знаешь нашего соседа Дутрлеза?

– Дутрлеза?! – воскликнула Арлетт, прижав руку к сердцу, биение которого чуть не оглушило ее. – Вы хотите выдать меня за него?

– Что? – спросил граф, нахмурившись. – Как тебе могла прийти в голову такая нелепая мысль? Дутрлез! – презрительно повторил граф де ля Кальпренед. – Прекрасное имя! Надеюсь, ты никогда не думала об этом?

– Нет, – прошептала бедная Арлетт, – извините меня, но…

– Не могла же ты подумать, что я хочу выдать тебя за человека, которого мы принимаем, но который не принадлежит к нашему обществу! И если бы ты дала мне закончить, а не перебивала бы своими восклицаниями, то узнала бы, какой зять мне по вкусу. Я не случайно сказал тебе о Дутрлезе. Он знаком с моим избранником и даже дружен с ним. Помнишь, как нынешним летом… вечером, когда не было дождя… мы поехали в концерт на Елисейские Поля?

– О! Очень хорошо помню! – оживилась Арлетт.

– Мы встретили там нашего соседа. Он был, как всегда, очень вежлив. Он прекрасно воспитан, и я понимаю, почему его принимают в свете.

– Вы его нередко видели прошлой зимой у месье Фуриля, у мадам Сенвилье…

– Именно. Ты ничего не забываешь. Я знаю, что он бывает только в тех домах, где не принимают первых встречных. Ну, если у тебя такая хорошая память, ты должна помнить, что вы с этим молодым человеком вели оживленный разговор о Моцарте и о Глюке.

– Месье Дутрлез – превосходный музыкант и так же, как и я, страстно любит старинных композиторов.

– Вы прекрасно понимали друг друга! Я же не способен говорить о столь высоких предметах, но, к счастью, Дутрлез был не один.

– Да? Разве?..

– Как! Ты забыла! Я удивлен, что ты не заметила этого молодого человека, потому что он не из тех, кого можно не заметить. Он очень изящен… и я с величайшим удовольствием разговаривал с ним, пока ты беседовала о музыке. Если тебя не привлекла его наружность, то имя должно было произвести на тебя впечатление – это одно из самых родовитых имен нормандского дворянства.

– Я не запомнила.

– Его зовут Жак де Куртомер.

– А, знаю, – пролепетала Арлетт, – он, кажется, родственник маркизы де Вервен.

– Он ее племянник. У нее я разузнал обо всех его достоинствах. Она много рассказывала о нем, а мнение добрейшей маркизы имеет вес.

– И она сказала вам, что Куртомер хочет на мне жениться?

– Нет, но…

– Я думаю, он не намерен жениться.

– Наверно, его приятель Дутрлез сказал, что он поклялся остаться холостым, но это клятва кутилы. Дело в том, что Куртомер двенадцать лет служил во флоте, и служил очень хорошо. В прошлом году он подал в отставку, и его тетка призналась, что племянник мечтал пожить в Париже в свое удовольствие. Но маркиза де Вервен уверяет, что ему уже надоело прожигать свою жизнь и девушка, которая ему понравится, может его образумить. Она думает, что ты ему нравишься.