Морис Леблан - Арсен Люпен (сборник)

Сыщик промолчал. Побег Люпена, за который он считал себя ответственным, поскольку своими показаниями ввел правосудие в заблуждение, теперь казался Ганимару позорным пятном. Возможно, он навсегда испортил себе карьеру.

– Боже мой, Ганимар, не огорчайтесь же! Если бы вы не заговорили на суде, я заставил бы выступить любого другого. Подумайте, мог ли я допустить, чтобы Бодрю Дезире осудили?

– Значит, на суде были вы сами? И теперь вы стоите здесь, передо мной?

– Я, все я, и только я!

– Возможно ли?!

– О, здесь не надо быть волшебником. Достаточно нескольких лет, как говорил наш милейший председатель, чтобы хорошенько подготовиться ко всем случайностям.

– Но это лицо? Глаза?

– Поймите, если я целых полтора года работал в госпитале, то, конечно, не из любви к искусству. Я полагал, что тот, кто со временем будет называться Арсеном Люпеном, должен уметь побеждать банальные признаки внешнего сходства. Что такое наружность? Ее легко изменить по-своему. Известное подкожное впрыскивание парафина вздувает кожу в любом месте. Дубильная кислота превращает вас в индейца. Сок чистотела украшает разнообразнейшими лишаями и опухолями. Одни химические соединения влияют на рост бороды и волос на голове, а другие – на звук голоса. Прибавьте к этому два месяца строгой диеты в камере номер двадцать четыре и тысячу упражнений, чтобы привыкнуть говорить с определенной мимикой, склонять голову на сторону и ходить сгорбившись… Наконец, пять капель атропина в глаза, чтобы придать им блуждающее, растерянное выражение, – и дело в шляпе!..

– Я не понимаю, как сторожа…

– Мое превращение совершалось постепенно, и они не могли заметить ежедневных изменений внешности.

– Но как же Бодрю Дезире?

– Бодрю существует. Это ни в чем не повинный бедняк, с которым я встретился в прошлом году и который действительно имеет со мной некоторое сходство. На случай возможного ареста я пристроил Бодрю в надежное место и сперва принялся изучать черты, отличавшие нас друг от друга, чтобы смягчить их в себе, насколько это возможно. Мои друзья устроили дело таким образом, что Бодрю провел ночь в участке, куда обычно привозили меня, и вышел оттуда приблизительно в одно время со мной. Это совпадение могло быть легко засвидетельствовано. Подсовывая Бодрю полиции, я создал обстоятельства, при которых правосудие неизбежно должно было наброситься на него. Так что, несмотря на неодолимые трудности подмены одного арестанта другим, суд скорее поверит в нее, чем признает свою несостоятельность.

– Да, действительно, это так, – пробормотал Ганимар.

– И наконец, – воскликнул Люпен, – у меня в руках был огромный козырь: все ожидали моего побега. Поймите же, чтобы исчезнуть, не сбегая, надо было заставить всех заранее поверить в мое намерение, чтобы оно казалось абсолютно непреложным решением, истиной – ясной, как солнечный свет. Я этого хотел – и добился. Арсен Люпен не будет присутствовать на своем процессе! И, когда вы встали, сказав: «Это не Арсен Люпен», было бы странно, если бы кто-нибудь усомнился в ваших словах в ту минуту. Если бы хоть один человек решился возразить: «Ну а может быть, перед нами все-таки Люпен?» – тогда я пропал бы.

Внезапно, схватив сыщика за руку, он продолжал:

– Ну-ка, Ганимар, признайтесь, вы ведь ждали меня у себя дома в четыре часа, через неделю после нашего свидания в тюрьме Санте? Вы ожидали меня, как я вас просил?

– А тюремная карета? – спросил Ганимар, избегая прямого ответа.

– Глупости! Мои друзья подменили старый негодный экипаж и хотели заставить меня рискнуть. Я знал, что дело удастся только при исключительных обстоятельствах. Но я счел, что лучше совершить попытку бегства и предать ее полной огласке. Мой первый смело рассчитанный шаг убедил всех в том, что я смогу совершить и второй побег.

– А как же сигара?..

– Моих рук дело, как и выдолбленный нож.

– А записки?

– Все написаны мной.

– А таинственная корреспондентка?

– Она и я – одно и то же лицо. Я подделаю любой почерк.

– Как можно допустить, чтобы служащие антропометрического бюро, взяв приметы Бодрю, не увидели, что они расходятся с вашими?

– Перед моим возвращением из Америки один из служащих бюро за хорошую плату вписал в мою карточку неверную пометку, вследствие чего приметы Бодрю не могли совпасть с приметами Арсена Люпена.

Опять наступило молчание.

– А теперь что вы будете делать? – спросил наконец Ганимар.

– Отдыхать! – воскликнул Люпен. – Начну хорошо питаться и понемногу снова стану самим собой.

Уже начинало смеркаться.

– Кажется, нам больше нечего сообщить друг другу? – сказал Люпен, остановившись перед Ганимаром.

– Напротив, – ответил Ганимар, – я хотел бы знать, откроете ли вы истину относительно вашего бегства? Моя ошибка…

– О, никто не узнает, что из тюрьмы выпустили Арсена Люпена. Для меня крайне важно, чтобы мой побег оставался окутанным мраком неизвестности и казался настоящим чудом. Итак, не бойтесь, мой добрый друг, и прощайте! Сегодня я обедаю в гостях, и мне пора переодеться.

– А я думал, вы жаждете покоя!

– Увы, существуют светские обязанности, от которых нельзя уклониться. Отдыхать начну завтра.

– А где вы обедаете сегодня?

– В английском посольстве.

Накануне отъезда я послал свой автомобиль прямо в Руан, а сам должен был нагнать его по железной дороге и затем отправиться к друзьям, жившим на берегу Сены. За несколько минут до отхода поезда из Парижа в мое купе ввалились семеро мужчин, из которых пятеро курили. Перспектива совершить переезд в такой компании была мне крайне неприятна. Кроме того, старинный вагон, в котором я находился, не имел бокового коридора. Я взял свое пальто, газеты, путеводитель и перешел в соседнее отделение.

В нем была только одна дама. При моем появлении она не смогла удержаться от жеста неудовольствия, который не ускользнул от меня. Она даже шепнула что-то господину, стоявшему на ступеньке вагона, – вероятно, это был ее муж, провожавший свою жену в дорогу. Мужчина окинул меня внимательным взглядом и, по-видимому довольный результатом, что-то тихо сказал, улыбаясь и успокаивая даму, как робкого ребенка. Она также улыбнулась и бросила на меня дружелюбный взгляд. Похоже, моя соседка внезапно поверила, что я отношусь к числу порядочных людей, с которыми женщина может безбоязненно остаться с глазу на глаз на два часа.

– Ты ведь не рассердишься на меня, дорогая, – произнес муж, – я не могу дождаться отхода поезда: у меня назначена важная встреча.

И, нежно поцеловав ее, он ушел. Жена махнула ему платком из окна вагона и украдкой послала несколько воздушных поцелуев. Раздался свисток, и поезд тронулся. В этот момент дверь отворилась, и, несмотря на протесты кондуктора, в наше отделение вошел новый пассажир. Моя спутница, укладывавшая вещи в сетку вагона, заволновалась и присела на скамейку.