Кэти Райх - День смерти

Наша маленькая компания пригнулась и направилась к ближайшему зданию, тоже из серого камня, как и церковь, но поменьше. Мы забрались по лестнице на резное крыльцо и вошли через заднюю дверь.

Внутри – сухой и теплый воздух, приятный после сурового мороза. Я вдохнула запах чая, нафталина и жареного мяса.

Монахини без слов сняли ботинки, по очереди улыбнулись мне и исчезли в дверном проеме справа. В коридор прошаркала крошечная монахиня в огромнейшем лыжном свитере. По ее груди скакал, исчезая под покровом, пушистый коричневый олень. Женщина мигнула за толстыми линзами очков и потянулась за моей курткой. Я замешкалась, опасаясь, что монахиня рухнет на пол под весом одежды. Старушка резко кивнула и поманила меня пальцем. Я скинула куртку, сложила ее на руки монахине, добавила перчатки и шапку. Первый раз видела я такую старую, но еще полную жизни женщину.

Я прошла за отцом Менаром по длинному, плохо освещенному коридору в кабинет. Здесь пахло старыми бумагами и канцелярским клеем. Над столом нависало такое большое распятие, что я начала гадать, как его пронесли через дверь. Темный дубовый крест возвышался почти до потолка. С бордюрчиков взирали статуи с серьезными, как и у фигуры на распятии, лицами.

Отец Менар сел на один из двух деревянных стульев у стола и указал мне на второй. Шорох сутаны. Стук четок. На мгновение я попала обратно в церковь Святого Варнавы. В кабинет отца. «Прекрати, Бреннан. Тебе больше сорока, ты профессионал. Судебный антрополог. Тебя позвали, потому что люди нуждаются в твоей помощи».

Священник вытащил из ящика стола обтянутый кожей фолиант, открыл его на странице, отмеченной зеленой лентой, и положил между нами. Потом глубоко вдохнул, сжал губы и выдохнул через нос.

Схема мне знакома. Сетка рядов, разделенных на квадраты, одни – с номерами, другие – с именами. Вчера мы потратили несколько часов, сверяя изображения и записи с положением могил на плане. Потом измерили расстояния и отметили точное место.

Сестра Элизабет Николе, судя по всему, должна лежать во втором ряду от северной стены церкви, в третьей могиле с запада. Рядом с матерью Аурелией. Но ее там нет. Да и Аурелия тоже не на месте.

– Ладно, Рафаэль, кажется, здесь. – Я показала на могилу в том же квадрате, но несколькими рядами ниже и правее. Потом дальше по ряду. – И Агата, Вероника, Клементина, Марта и Элеонора. Это захоронения с тысяча восемьсот сорокового года?

– C’est ça [3] Так ( фр. ). .

Я перешла на схеме к юго-западному углу церкви.

– А здесь самые последние захоронения. Отметки, которые мы обнаружили, совпадают с вашими записями?

– Да. Тут последние могилы, появившиеся как раз перед закрытием церкви.

– Ее закрыли в тысяча девятьсот четырнадцатом году?

– Девятьсот четырнадцатом. Да, в тысяча девятьсот четырнадцатом.

Отец Менар обладал странной привычкой повторять слова и фразы.

– Элизабет умерла в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом?

– C’est çа. В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом. Мать Аурелия – в тысяча девятьсот девяносто четвертом.

Ничего не понимаю. Здесь должны быть останки. Захоронения 1840 года существуют. Проверка дала деревянные фрагменты и части гроба. В защищенной среде внутри церкви при таком типе почвы скелеты должны сохраниться в приличном состоянии. Так где же Элизабет и Аурелия?

Древняя монахиня прошаркала с подносом с кофе и сэндвичами. Стекла очков запотели от пара из кружек, поэтому она двигалась мелкими быстрыми шагами, не отрывая ног от пола.

– Merci [4] Спасибо ( фр. ). , сестра Бернар. – Отец Менар поднялся взять поднос. – Вы очень добры. Очень добры.

Монахиня кивнула и пошаркала обратно, не обращая внимания на очки. Я наблюдала за ней, наливая себе кофе. Ее плечи были не шире моего запястья.

– Сколько лет сестре Бернар? – спросила я, потянувшись за сэндвичем.

Лосось, салат и вялый латук.

– Мы сами точно не знаем. Она уже жила в монастыре, когда я только начал сюда ходить ребенком, до войны. Второй мировой. Потом уехала проповедовать за границу. Долгое время жила в Японии, в Камеруне. Ей, наверное, лет девяносто. – Священник отхлебнул кофе. Причмокнул. – Она родилась в маленькой деревне у реки Сагеней, говорит, что присоединилась к ордену в двенадцать лет. – Хлюп. – Двенадцать. В сельских районах Квебека тогда не вели тщательных записей. Не вели.

Я откусила сэндвич и снова обхватила ладонями кружку с кофе. Восхитительное тепло.

– Святой отец, а есть какие-то другие записи? Старые письма, документы, то, чего мы еще не видели?

Я поджала пальцы ног. Никаких ощущений.

Он махнул рукой на заваленный бумагам стол.

– Здесь все, – пожал плечами, – что мне передала сестра Жюльена. Она заведует архивами в монастыре.

– Ясно.

Сестра Жюльена общалась и переписывалась со мной довольно давно. Именно она предложила мне заняться этим проектом. Я заинтересовалась с самого начала. Дело отличалось от моей обычной судебной практики, где фигурируют недавно убитые люди. Епархия архиепископа желала, чтобы я откопала и изучила останки святой. Вообще-то, пока не святой. В том-то и дело. Николе собирались причислить к лику святых. Мне предстояло найти могилу и подтвердить, что кости принадлежат Элизабет Николе. Священную часть задачи выполнял Ватикан.

Сестра Жюльена уверила меня, что существуют подлинные записи. Все могилы в старой церкви помечены и систематизированы. Последнее захоронение датируется 1911 годом. Церковь закрыли и запечатали в 1914 году, после пожара. Взамен построили церковь больших размеров, а старое здание уже не использовали. Закрытое место. Хорошая документация. Просто чудо.

Ну и где Элизабет Николе?

– Спросить не повредит. Возможно, сестра Жюльена не отдала вам чего-то, на ее взгляд не важное.

Отец Менар собирался что-то сказать, но передумал.

– Я уверен, что она отдала все, но спрошу. Сестра Жюльена потратила много времени на исследования. Много времени.

Он вышел, я доела сэндвич, потом съела еще один. Подобрала под себя ноги и растерла пальцы. Хорошо. Чувствительность возвращается. Потягивая кофе, я взяла со стола письмо.

Я и раньше его читала. 4 августа 1885 года. В Монреале бушует оспа. Элизабет Николе пишет епископу Эдуарду Фабре, умоляя его отдать приказ вакцинировать здоровых прихожан и отправлять в общественные больницы зараженных. Аккуратный почерк, изящный устаревший французский.

Монастырь Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии никак не ответил. Я задумалась. Вспомнила о других эксгумациях. Полицейский в Сен-Габриэле. На том кладбище гробы располагались по три в глубину. Мы в конце концов нашли монсеньора Бопре за четыре могилы от его зарегистрированного положения, внизу, а не наверху. И еще тот мужчина из Уинстон-Сейлема, который оказался не в своем гробу. На его месте лежала женщина в длинном узорчатом платье. У кладбища возникла двойная проблема. Где усопший? И чье тело в гробу? Семье не удалось перезахоронить дедушку в Польше. Когда я уезжала, адвокаты уже готовились к войне.