Диана Чемберлен - Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь

Я прижалась губами к шелковистым волосикам на головке Кая. Он уже крепко спал. Они с Оливером не родные мне биологически, однако я не могла бы любить их больше, чем люблю. Я уверена, что точно так же буду любить нашего ребенка.

Приехав домой, мы с Эйденом зашли в наш кабинет проверить почту. Наши письменные столы стояли лицом друг к другу, и, пока Эйден быстро стучал по клавишам, что-то печатая, я вывела на экран мою почту. Пришло лишь одно сообщение от DanielleK422. От кузины Дэни. Я взирала на эту новую строчку, не наводя на нее курсор. Уже несколько лет я не разговаривала с Дэни, хотя получала традиционные поздравления на Рождество. Одна из открыток изображала счастливое семейство: Дэни, ее мужа Шона с двумя собаками и их восемнадцатилетнего сына Эвана, которого они уговорили сняться с ними. Волосы Эвана спускались до плеч, и он щеголял татуировкой, окружавшей его шею колючей проволокой. Дэни на этой фотографии выглядела пуритански строгой дамой на пороге среднего возраста, получившей на свою голову те же неприятности, которые она доставляла в свое время собственным родителям. Я сочувствовала ей. По крайней мере она смыла черноту с глаз. Мы с Эйденом тоже рассылали открытки на Рождество, но кузину я упорно обходила вниманием. Я боялась, что она поделится сведениями с моими родственниками, и считала, что лучше им знать о моей жизни как можно меньше. К дню рождения я обычно получала поздравления от Норы. И хотя Нора тоже не знала моего адреса, она посылала открытки Дэни, которая упорно пересылала их мне. Эти открытки всегда сопровождались письмами, но я не прочла ни одного. Отправляла прямо в корзину. Я так и не успокоилась. С тех пор как мне исполнилось восемнадцать лет, я не виделась и не разговаривала ни с кем из обитателей Моррисон-риджа, кроме Дэни.

Я щелкнула по этому сообщению.

«Привет, Молли. Подумала, следует сообщить тебе, что Амалия сломала ногу и ей предстоит перенести несколько операций, чтобы восстановить ее. Мама не знает, как она умудрилась… ты же знаешь, что они не разговаривают. Она лишь знает, что какое-то время Амалия проведет в больнице, а потом отправится в реабилитационный центр. Подумала, может, тебя заинтересует эта новость. Целую – обнимаю, Дэни».

– Ты огорчена? – спросил Эйден, взглянув на меня со своей стороны нашего сдвоенного стола. – Какое-то сообщение от «Источника Надежды»?

Я покачала головой и попыталась улыбнуться.

– Нет, ничего.

Я продолжала пристально смотреть на это письмо. Смотрела, но ничего не видела. Насколько мне помнилось, прежде Дэни ни разу не упоминала в письмах Амалию.

– Просто сообщение от моей кузины Дэни о подруге, сломавшей ногу.

– Ты была с ней близка? – спросил он.

Немного поколебавшись, я опять покачала головой. Мне показалось, что в комнате запахло жимолостью.

– Нет, – добавила я. – Ничего страшного.

Поднеся пальцы к клавиатуре, я напечатала:

«Спасибо, Дэни, что сообщила мне».

Никаких подписей. Ни поцелуя, ни привета. Дэни не виновата в том, что случилось в Моррисон-ридже, однако охлаждение, испытываемое мной к родне, с легкостью затронуло и ее.

– Я люблю тебя, малыш, – сказал Эйден, совершенно неожиданно вынырнув из рабочих глубин наших письменных столов.

– Я тоже люблю тебя, – с улыбкой ответила я и вновь устремила взгляд на свой монитор, хотя по-прежнему практически не видела его.

Меньше всего на свете мне хотелось скрывать что-то от Эйдена. Однажды наш приятель спросил, в чем наш секрет, поскольку наша семья казалась такой крепкой, и мы оба почти одновременно ответили: «В честности». Когда это слово сорвалось у меня с языка, я ничуть не кривила душой. Я верила, что у нас с Эйденом честные отношения. Я сообщила ему, что мои родственники язвительны и сумасбродны, и мне необходимо порвать с ними все связи, чтобы обрести благотворное будущее. Это была правда. Да, кое-что я по необходимости приукрасила: к примеру, сказав, что моя мать умерла. Но главная моя нечестность заключалась просто в умолчании. Порой он шутит по поводу моей родни, называя их «прирожденными отшельниками Южной горы». Я ни разу не удосужилась изменить его мнение. Какой смысл?

Хотя ему известно, что я любила своего отца. И известно, что после его смерти я вдруг поняла, как невыносима мне жизнь в Моррисон-ридже. И это определенно была чистая правда.

Раньше мне хотелось рассказать Эйдену обо всем, но теперь пришлось задвинуть прошлое подальше. Слишком опасно. Я доверяла ему больше, чем любому известному мне человеку, и все-таки, будучи адвокатом, я часто занималась разводами. Я видела, как разрушилось множество крепких семей, а когда они начнут рушиться, предсказать невозможно. Признания, сделанные за долгие годы семейной жизни, сойдут за честную игру. Я никогда не расскажу ему о том, что случилось в Моррисон-ридже. Никогда не скажу, почему покинула родных. Прошлое больше не имеет никакого отношения к моей нынешней жизни. По крайней мере, так я говорила себе. Но последнее сообщение от Дэни в сочетании с надеждой на усыновление пробило глубокую трещину в моей уверенности. Мне вдруг показалось, будто я иду по натянутому канату и бремя прошлого все сильнее притягивает меня к земле, угрожая головокружительным падением.

Я привыкла думать, что порвала с прошлым. Юность осталась позади, а боль и гнев постепенно вытеснили учеба, карьера, общественная работа, изумительные друзья и любящий муж. Однако требовалось совсем немного, чтобы прошлое вернулось. Достаточно было увидеть статью в газете о человеке, страдающем рассеянным склерозом, или прочесть какие-то новости о Северной Каролине. Или, как я теперь убедилась, хватило и короткого сообщения от Дэни. Да, подумала я, все так же слепо глядя на экран. Этого достаточно, чтобы вернулось все прошлое.

По крутым склонам Адского провала тянулись два пролета лестницы. Я не знала, кто и когда построил их, но строительство закончилось задолго до моего рождения. Может, даже до рождения папы. На одном участке ступени сделали из больших, наполовину обтесанных камней. На другом – из дерева. На третьем – из сланцевых плит. Все они пребывали в ужасно плохом состоянии, но тем не менее было легче подниматься по этим ущербным ступеням, чем забираться наверх по дороге, особенно учитывая, что мы со Стейси тащили наши увесистые рюкзаки с пирогами в контейнерах, бутылками «пепси» и кучей аудиокассет. На полпути к вершине мы остановились перевести дух. Сама я не особо нуждалась в отдыхе, но понимала, что Стейси не привыкла лазать по нашим горам.

Когда мы дошли до поворота к домику, сумерки уже сгустились и цикады стрекотали так громко, что мы с трудом слышали друг друга.