Кати Хиеккапелто - Колибри

« Bolond!» [6] Дура (венг.) . – ругнула себя Анна. Ну что за идиотская мания преследования! Сейчас не время давать волю воображению! Ты бегала здесь и раньше, бегала в ноябрьской темноте, бегала подростком, не обладая никакими навыками самообороны и ничего не боясь. Бормоча это себе под нос, Анна ускорилась до предела своих возможностей, пробежала пять минут с максимальной скоростью, затем сбавила темп и – еще четверть часа. С такими интервалами она бегала час, превозмогая усталость и убивая в себе страх.

Она думала: «Может, Рийкка пыталась сделать то же самое? А что, если и она боялась, почувствовала что-то за мгновение до своей гибели?»

Дома, приняв душ, она включила трек AGF «Lonely Warriors» и погрузилась в завораживающий и необъяснимый мир звуков, рожденный сочетанием компьютера и человеческого голоса. Анна лежала, вытянувшись на диване, с мокрой головой, завернувшись в полотенце, словно одинокий солдат вечером в блиндаже, все товарищи которого погибли. Она чувствовала, что одна на этом фронте, одна во всей Вселенной.

Анна вспоминала свою службу в армии. Она стала для нее своего рода пробуждением, обнаружением пути, открытием двери и закрытием ее, потому что именно в армии она поняла, что остается в Финляндии. Это было не осознанным решением, но неизбежностью.

Она смутно припоминала, как выглядел Арон, когда в последний раз уходил из дома, одетый в камуфляжную форму.

Одинокий воин.

Лучше забыть все это.

Она выключила проигрыватель и попыталась подумать о событиях прошедшего дня. Напрасно. Событий было слишком много. Такого первого рабочего дня не пожелаешь даже самому злостному врагу.

И вдруг ее осенило.

«Иди-ка ты на хер, – так следовало сказать сразу, по-дружески и без запар, честно и по-свойски. И вслед за этим: – Старший комиссар Вирккунен многовато читает на ночь горячечных шовинистических блогов». Потом нужно было небрежно усмехнуться, чтобы показать, что она, возможно, пошутила, высказалась легкомысленно, не всерьез. Хотя это было бы не так.

Вот как нужно было поступить.

Но ведь утром она так волновалась, что это ей и в голову бы не пришло. Конечно, не пришло бы. К тому же, разве она решилась бы? Своему шефу, да еще и в первый рабочий день?! Вряд ли.

Анна не знала, что ее бесит больше – то, что крепкое словцо всегда приходит в голову задним числом, или то, что она в любом случае оставила бы его при себе. Покрутившись на диване и не высушив головы, она забылась тяжелым сном.

Лето все-таки решило задержаться. Анна проснулась на диване от солнечных лучей, дотянувшихся сквозь щель между шторами до ее закрытых век. От промозглой погоды предыдущих дней не было и следа. На часах – полшестого утра. Полотенце, которым она укрывалась ночью, упало на пол, но Анне не было зябко – грело солнце. Она потянулась. Рассекавшая комнату полоса высвечивала плясавшие в воздухе пылинки. Анна хотела чувствовать желание броситься навстречу новому, сорваться с дивана и взяться за работу, но вместо этого она беспокоилась.

В историях с Рийккой и Бихар чувствовалась некая неопределенность. Они вскрывали старые раны, давным-давно покрывшиеся твердыми рубцами. Анне подумалось, что работа следователя может оказаться для нее слишком трудной: практика далека от теории, ведение следствия – совсем не то же самое, что подбирать пьянчуг на улице. И что только она себе надумала? Что пойдет дальше по жизни, переехав в этот город и в этот треклятый район? В утреннем свете это показалось ей шагом назад, и мысль об Эско ничуть не облегчила ее состояния.

Кроме того, Анна до сих пор не связалась с Акосом.

Вздохнув, она пошла в ванную и попыталась расчесать колтуны: ее толстые густые волосы – предмет зависти финок – превращались в истинное проклятие, если только их не расчесать и позволить им высохнуть на подушке.

За утренним кофе Эско не поздоровался с Анной, хотя все остальные радостно пожелали ей доброго утра. Он угрюмо пил свой чернейший кофе и бормотал что-то Рауно, заставляя того натянуто усмехаться. Выглядел он опять неряшливо, Анне послышался запах перегара, когда Эско закашлялся.

«Да ты просто жалкий пьяница», – воодушевилась Анна и почувствовала, как внутри зажглась крохотная искорка надежды. Обиженные на жизнь горькие пьяницы не казались ей страшными, просто – отталкивающими.

Они обсудили вчерашние события. Сделали несколько предположений насчет того, кем мог быть стрелявший. Рауно предположил, что это помешавшийся охотник. Мысль казалась ужасной, но вероятной. Вирккунен приказал Анне присутствовать на вскрытии. Эско попытался возразить, потому что это вроде как было его дело, но Вирккунен обосновал свое решение таким тоном, что ни у кого не осталось сомнений, кто тут начальник. Он хотел дать Анне побольше возможностей ознакомиться со спецификой работы следователя по особо тяжким, ведь иначе профессионалом не стать, а для Эско найдутся дела поважнее. Анна хотела отказаться, сказать, что толстяк вполне может пойти вместо нее, что она еще успеет познакомиться с процедурой вскрытия, что у нее и без того выше крыши, чему учиться и дивиться на новом месте, но не смогла и рта раскрыть. Это все влияние Вирккунена. Эско не скрывал разочарования, но сидел молча.

– …В день смерти девушка имела половой контакт, – сказала патологоанатом Линнеа Марккула. Возраст – около сорока. Вокруг нее витает любимый аромат Анны – мускус.

Сразу же после утренней летучки Анне пришлось поспешить в отделение судмедэкспертизы, находившееся в нескольких километрах от центра в подвале университетской клиники. Линнеа уже приступила к работе в своем сверкающем синим светом и пахнущем смертью кабинете с кафельными стенами, где на стальном столе лежала мертвая Рийкка Раутио.

Анна взяла с собой фотоаппарат. Она надела белый халат и закрыла рот бумажной повязкой. Трудно дышать.

– Это объясняет ноги, – сказала Анна. Ей хотелось опустить повязку и глубоко вдохнуть.

– Что? – спросила Линнеа.

– Ноги. Волосы на ногах. Я заметила, что у нее очень гладкая кожа на ногах, как будто она только что их побрила. Это бросилось в глаза, потому что я лично всегда брею ноги после пробежки, когда моюсь в душе. Щетина начинает пробиваться через полдня, в смысле у меня. Конечно, у финок – волосы другие. Не такие неуемные.

Линнеа улыбнулась и потрогала голени Рийкки.

– До сих пор ничего не чувствуется. Вопреки распространенному заблуждению, волосы после смерти не растут. Впечатление их роста объясняется сжатием кожи. Так что, по идее, сейчас щетина уже должна ощущаться. Предположу, что в день смерти она сделала эпиляцию. Возможно, воском.

– Встреча с мужчиной до пробежки, – сказала Анна и продолжила мысленно: «Или во время пробежки».