Адриан Дойл - Неизвестные приключения Шерлока Холмса (сборник)

– Дарлингтон! – воскликнул я. – Как будто вы упоминали это имя прежде?

– Верно, но только тогда речь шла о Дарлингтоне, торговце предметами искусства, в связи с делом о подмене фальшивого рисунка Леонардо на настоящий, что вызвало такой скандал в галереях Гросвенор. Сэр Джервейз – это совсем другой, более экзальтированный Дарлингтон, хотя и в разных скандалах замешан не меньше.

– Кто же он?

– Сэр Джервейз Дарлингтон – наглый и самоуверенный тип, обманом присвоивший себе титул баронета и питающий пристрастие к кулачным боям и распутным дамочкам. Дутая фигура, впрочем, таких типов было полно еще во времена наших дедов. – Холмс умолк, и лицо его приняло задумчивое выражение. – А в данный момент ему не помешало бы соблюдать осторожность.

– Вы меня заинтриговали. Почему?

– Сам я скачками не увлекаюсь. Но помню, что на дерби в прошлом году сэр Джервейз выиграл целое состояние. Ходили упорные слухи, будто это удалось ему с помощью подкупа и получения секретной информации. Будьте добры, Уотсон, уберите куда-нибудь этот микроскоп.

Я повиновался. И на маленьком столике подле дивана остался лишь листок дорогой бумаги с гербом. Из кармана халата Холмс извлек старинную золотую табакерку с вмонтированным в крышку огромным аметистом, подарок короля Богемии.

– И теперь за каждым шагом сэра Джервейза Дарлингтона пристально следят, – добавил он. – Если он попытается связаться с каким-нибудь подозрительным человеком, на ипподром его больше не пустят. А возможно, дело вообще кончится тюрьмой. Никак не могу припомнить кличку лошади, на которую он тогда ставил…

– Бенгальская Леди лорда Хоува! – воскликнул я. – Происходит от Индийского Раджи и Графини. Финишировала, обойдя остальных на три головы. Хотя, конечно, – скромно добавил я, – в скачках я разбираюсь немногим лучше вас.

– Да неужели, Уотсон?

– Ваши подозрения, Холмс, в данном случае неуместны и даже оскорбительны! Я человек женатый, на счету в банке кот наплакал. Кроме того, скачки обычно проводятся в такую чудовищную погоду…

– А кстати, скоро ведь Большие национальные скачки в Эйнтри.

– О Господи, верно! И лорд Хоув собирается выставить на них двух лошадей. У его Громовержца очень хорошие шансы, а вот от кобылы по кличке Ширнесс ожидать особо нечего. Но полагаю, – добавил я, – скандал в этом поистине королевском виде спорта невозможен. К тому же лорд Хоув – человек безупречной репутации.

– Вот именно. Как человек безупречной репутации, он сэру Дарлингтону не товарищ.

– Но почему вы считаете, что сэр Джервейз не представляет для вас интереса?

– Будь вы знакомы с этим джентльменом, Уотсон, вы обнаружили бы в нем полное отсутствие интереса к чему бы то ни было. Кроме, пожалуй, боев тяжеловесов. – Тут Холмс присвистнул. – Черт! Как это я забыл? Сэр Джервейз был среди тех, кто сегодня утром наблюдал за моей малоинтересной схваткой с Забиякой.

Я рассмеялся:

– Налицо весьма типичный случай, мой дорогой Холмс. Каждый врач знает, что пациент с травмой, подобной вашей, и даже обладающий незаурядным чувством юмора, становится неразумен, как дитя.

Холмс защелкнул крышку табакерки и убрал ее в карман.

– Я безмерно благодарен вам за заботу и за то, что вы здесь, Уотсон. Но буду еще признательнее, если на протяжении ближайших шести часов вы не произнесете ни слова. Иначе я не выдержу и ляпну такое, о чем потом буду долго сожалеть.

Мы погрузились в молчание и не разговаривали даже за ужином, а после допоздна засиделись в уютном кабинете. Холмс сосредоточенно и мрачно проставлял индексы в своих записях о преступлениях, я погрузился в чтение «Британского медицинского журнала». В комнате не раздавалось ни звука, кроме тиканья часов да потрескивания дров в камине. А на улице и в каминной трубе завывал промозглый мартовский ветер, и крупные капли дождя барабанили в стекла.

– Нет, нет! – неожиданно воскликнул мой друг. – Оптимизм – это глупость. И уж определенно ничего интересного в этих газетах… Вы слышали? Что это? Уж не звон ли колокольчика?

– Да, мне тоже показалось. Слышал отчетливо, несмотря на ветер. Кто бы это мог быть?

– Если клиент, – Холмс едва не свернул свою длинную шею, чтобы взглянуть на часы, – то, должно быть, это что-то серьезное, раз он не поленился приехать в два часа ночи и в такую кошмарную погоду.

Последовала долгая пауза: ровно столько времени понадобилось миссис Хадсон, чтобы подняться с постели и открыть дверь. В дом вошли сразу два клиента. Мы услышали их голоса еще в коридоре, говорили они одновременно, перебивая друг друга.

– Не надо, дедушка, умоляю! – то был голос молодой женщины. – Последний раз прошу тебя, пожалуйста! Ты ведь не хочешь, чтоб мистер Шерлок Холмс, – тут она понизила голос почти до шепота, – счел тебя простаком.

– Никакой я не простак! – вскликнул ее спутник. – Прошу тебя, Нелли, перестань! Я видел то, что видел! Мне следовало все рассказать этому джентльмену еще вчера утром, но ты и слышать не хотела об этом.

– Но, дедушка, эта «Комната ужасов» – жуткое, пугающее место! Тебе просто пригрезилось, дорогой. Игра воображения.

– Да, мне семьдесят шесть. Но ничего мне не пригрезилось! И воображение у меня развито не больше, чем у этих восковых фигур! – запальчиво воскликнул старик. – Чтобы я вообразил такое? Я, работавший ночным сторожем еще до того, как музей переехал на новое место?..

Посетители умолкли и вошли в комнату. Старик простоватой, но приятной наружности, с упрямым лицом и красивыми седыми волосами, был крепко сложен. На нем были насквозь промокший от дождя плащ и клетчатые брюки. Внучка ничуть не походила на него. Это была стройная грациозная девушка со светлыми волосами и большими серыми глазами, окаймленными длинными черными ресницами, в простом синем костюме, отороченном у шеи и на запястьях узкой белой каймой. В каждом ее жесте сквозили изящество и скромность.

Она заметно волновалась, ее изящные руки немного дрожали. Сразу же определив, где Холмс и где я, девушка извинилась за столь поздний визит.

– Я… Элеонор Бакстер, – представилась она. – А это, как вы, наверное, уже догадались, мой бедный дедушка. Он работает ночным сторожем в музее восковых фигур мадам Топин, на Мэрилибон-роуд. – Она вдруг умолкла. – О! Ваша бедная лодыжка!..

– Сущий пустяк, мисс Бакстер, – сказал Холмс. – Не стесняйтесь, будьте как дома. Уотсон, примите у наших гостей верхнюю одежду и зонтики, вот так. Садитесь вот здесь, напротив дивана. Где-то тут есть костыль, но, надеюсь, вы извините, что я лежу. Так что вы говорили?

Мисс Бакстер, разглядывавшая листок бумаги на столике, страшно смутилась, вздрогнула и покраснела, поймав на себе взгляд Холмса.