А. Брэди - Обман

Толкаю дверь, включаю свет и вижу разбегающихся во все стороны жуков. Они забрались сюда на зиму, а это помещение для них как буфет всякого дерьма, и им обеспечен нескончаемый пир вплоть до самой весны. Я бросаю свой мешок с бутылками в пластиковый бак. Кажется, несколько из них разбились. Протекший мешок испачкал мои пижамные штаны, и я пытаюсь вытереть мокрое пятно тряпкой, что висит на крючке у двери.

Я поднимаюсь в свою квартиру и убираю разводы на полу. Потом кладу две забытые бутылки из-под пива в свежий пакет и вставляю его в мусорное ведро. На книжной полке я держу две бутылки скотча, который никогда не пью. В каждой примерно на четыре пальца жидкости. Если кто-то заходит в гости, то это выглядит стильно и изысканно, очень по-взрослому. А еще в моем холодильнике всегда есть бутылка или две вина. Не потому, что я храню их для особого случая, а потому, что вино я покупаю практически оптом.

Возвращаясь после сеанса с женской группой, я вижу, что Гэри мнется у дверей моего кабинета.

– Привет, Гэри. Тебе что-нибудь нужно?

В его глазах отчаяние, и я знаю, что именно он пришел со мной обсудить.

– Да, мне надо с тобой поговорить. У тебя есть минутка?

– Конечно есть, заходи.

Гэри плюхается в кресло для пациентов и запускает потную руку в волосы.

– Это сводит меня с ума. Я не могу добиться ни слова от этого парня, а мы встречаемся каждый день начиная с пятницы.

– Ты имеешь в виду Ричарда Макхью? – Я точно знаю, кого он имеет в виду.

– Да. Я привел его к себе в кабинет в пятницу, как и собирался, и попытался начать с оценки психологического состояния, интеллекта и прочего для истории болезни. Ну, я говорил, да? – Он наклоняется ко мне через стол и машет мясистой рукой у меня перед лицом. – А он не сказал ни слова. Ни слова . Он просто сидел и смотрел. Я уж подумал, что он глухой или немой, потому что он… он молчал, и все. Не взбесился, не разорался, ничего такого, просто сидел молча. Я повторял одни и те же вопросы, а он пялился или на меня, или в окно. В тот раз я решил, что он, возможно, еще не готов. Рассказал ему о себе, постарался установить с ним контакт, сказал, что буду общаться с ним как с мужчиной, если и он будет общаться со мной как с мужчиной. И – ничего .

Гэри искренне удивлен, что его дурацкий самонадеянный план поиграть в мачо не сработал. Часть меня хочет рассмеяться ему в лицо, но другая часть сохраняет профессионализм и хочет помочь ему стать хорошим психологом.

– Так. Значит, с изначальным планом не вышло. Говоришь, после этого ты встречался с ним каждый день? Ты изменил подход или действовал так же?

– Да. Я попробовал все, что мне известно, применил весь свой опыт. Сначала да, я попробовал метод «как мужчина с мужчиной». Это не пошло. В понедельник я попросил его снова прийти ко мне в кабинет, и он не стал спорить или сопротивляться. Я решил, что в этот раз буду говорить только по делу и заставлю его поработать с опросниками. Но он не ответил ни на единый вопрос! Начал читать газету. Притащил с собой здоровенную кипу газет и даже не посмотрел в мою сторону, пока я задавал вопросы.

– Ясно. Как я понимаю, вчерашний и сегодняшний сеансы прошли более или менее в такой же манере? – Я уже устала слушать одно и то же.

– Да, полная тишина. Он даже не здоровается. – Гэри откидывается назад. – Он доволен тем, что теперь это моя проблема.

– Гэри, ты сделал четыре попытки разговорить человека, который явно не очень-то любит болтать. Стоит ли удивляться, что привычные методы и подходы не приносят результатов?

– Не думаю, что дело в методах. Скорее во мне. Мне кажется, я ему просто не нравлюсь. – Гэри выдает это, чтобы погладить мое эго, польстить мне. Тогда я, может быть, сама предложу ему взяться за Ричарда и ему не придется меня просить.

– И как бы ты хотел продолжить? – Я не дам ему слезть с крючка так легко.

– Полагаю, ты должна с ним поработать. Я не могу позволить себе такую роскошь – тратить время на человека, который не желает говорить. Не хочет, чтобы ему помогли. У меня его и так мало. – Он складывает руки на груди и мелко трясет головой. Так он похож на какое-то испуганное лесное животное.

– Я не могу сделать это по собственному желанию. Ты должен обсудить это с Рэйчел.

– О, да ладно, Сэм. Ради меня – возьми его себе.

– Ради тебя я уже взяла себе Шона. – Я вздыхаю. – Но если Рэйчел даст такое распоряжение… хорошо, я возьму его. Но до этого – он твой. – Для пущего эффекта я захлопываю блокнот, встаю и открываю дверь. Пусть Гэри поищет Рэйчел и сам уладит все формальности.

По утрам в 9 часов у нас обычно бывают совещания. На них мы обсуждаем своих пациентов и всякую административную фигню, с которой надо разобраться. Как правило, все тащат туда свои задницы без особой охоты – за исключением меня и нашей начальницы Рэйчел.

Рэйчел – реальный защитник, как в футболе. Она из тех людей, что, войдя в помещение, сразу как будто бы занимают собой все пространство. Ее громоподобный голос и острый ум пугают всех наших до полусмерти. Она явно была рождена, чтобы управлять каким-нибудь серьезным учреждением, а поскольку личная жизнь у Рэйчел отсутствует, это помогает ей работать все лучше и лучше. Ее безжизненные, тускло-каштановые волосы вечно собраны в хвост и завязаны бархатной резинкой, и носит она одно и то же: свитера и брюки-чиносы, которые маловаты ей в бедрах, так что карманы по бокам торчат, как маленькие ушки.

Я нравлюсь Рэйчел. Ей необходимо верить, что я всегда энергична, позитивно настроена и вообще не человек, а сплошной солнечный свет. В больнице я – супергерой. Разруливаю трудные ситуации, решаю проблемы, ко мне всегда обращаются, когда нужно сделать какое-нибудь противное дело. Или вообще дело. Мои коллеги меня за это ненавидят. Ну, только если я не соглашаюсь провести вместо них групповой сеанс, или сопроводить пациента в отделение неотложной помощи, или закончить за них заключение/отчет/план лечения. Тогда они меня обожают. В качестве защитного механизма я иронизирую над собой; а еще спрашиваю всех, как они провели выходные и как вообще дела, потому что люди страдают нарциссизмом и никогда не спросят в ответ, а как я провела выходные и как дела у меня. И это избавляет меня от необходимости лгать.

– Фрэнки снова в больнице, – начинает Ширли. – Насколько мне известно, он стоял посреди улицы и пытался регулировать движение. Это был перекресток на Бродвее, и удивительно, что он вообще остался жив. Когда полиция попыталась его остановить, или схватить, или что-то в этом роде, он, естественно, побежал прочь, натыкался на машины, протискивался между ними… Это был кошмар. В конце концов они с ним справились, не знаю как, и отправили в психиатрическое отделение Медицинского центра Колумбийского университета. Сейчас он под наблюдением; подозрение на возможную попытку самоубийства. Доктора оттуда то и дело звонят мне и говорят, что он отказывается сотрудничать. Не знаю, как мне следует поступить в этом случае. – Ширли произносит это отстраненно; она давно не питает никаких иллюзий, а способность к сочувствию исчерпала много лет назад.