Эдвард Гиббон - Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)

Для нас естественно предположить, что такая важнейшая и центральная для религии истина была в самых ясных словах открыта избранному народу Палестины, и уж точно она бы могла быть доверена наследственным священникам из рода Аарона. Однако нам приходится лишь склониться перед тайной путей Божьего промысла: мы обнаруживаем, что положения о бессмертии души нет в законе Моисея; пророки говорят о нем лишь туманными намеками, и видно, что в течение долгого времени, которое прошло между египетским и вавилонским пленениями, все надежды и страхи евреев были сосредоточены в узких границах земной жизни. После того как Кир разрешил народу-изгнаннику вернуться в Землю обетованную и Ездра восстановил древние религиозные тексты своего народа, в Иерусалиме постепенно возникли две знаменитые секты – саддукеи и фарисеи. Первая из них, набранная среди наиболее состоятельных и знатных слоев еврейского общества, строго держалась буквального смысла Моисеева закона; саддукеи благочестиво отрицали бессмертие души, поскольку это мнение не подкреплялось словами божественной книги, которую они чтили как единственное руководство в вере. Фарисеи же к авторитету Священного Писания добавляли авторитет традиции и под именем традиций признавали некоторые отвлеченные принципы философии или религии народов Востока. Учения о судьбе и предопределении, об ангелах и духах и о загробной жизни с ее наградами и наказаниями входили в число этих новых догматов веры; а поскольку фарисеи благодаря строгости своих нравов привлекли на свою сторону большинство еврейского народа, в годы правления государей и первосвященников из рода Асмонеев бессмертие души стало преобладающим мнением синагоги. Темперамент евреев не позволял им довольствоваться тем холодным вялым согласием с признанной истиной, которое могло удовлетворить ум язычника, и как только они признали истиной бессмертие души, то поверили в него со всей характерной для этого народа пылкостью. Однако их пыл нисколько не делал это бессмертие очевиднее или хотя бы вероятнее, и было необходимо, чтобы учение о жизни и бессмертии, подсказанное природой, одобренное разумом и принятое суеверием, получило подтверждение своей истинности от Бога через авторитет и пример Христа.

Когда всем людям было предложено вечное счастье при условии принятия евангельской веры и следования евангельским правилам, неудивительно, что такое выгодное предложение приняло много людей из всех религий, всех слоев общества и всех провинций Римской империи. Древних христиан воодушевляли презрение к той жизни, которой они жили в настоящем, и обоснованная уверенность в бессмертии – уверенность, представление о которой не может нам дать сомневающаяся несовершенная вера наших дней. В первоначальной церкви влияние истины получало очень мощную поддержку от мнения, которое, какое бы уважение оно ни заслужило своей полезностью и древностью, не было подтверждено жизнью. Все верили, что конец света и Царство Небесное наступят очень скоро. Апостолы предсказали, что это чудесное событие приближается и уже недалеко; эту традицию поддержали их первые ученики, и те, кто понимал изречения самого Христа в буквальном смысле, были обязаны ожидать второго пришествия Сына Человеческого в славе среди облаков еще до того, как полностью умрет поколение, которое видело его в скромном обличье на земле и еще могло рассказать о бедствиях евреев при Веспасиане и Адриане. За семнадцать веков, прошедших с той поры, мы научились не понимать слишком буквально таинственный язык пророчеств и откровений; но пока ради мудрых целей этой ошибке было позволено существовать внутри церкви, она самым благотворным образом влияла на веру и религиозную практику христиан, которые жили в благоговейном ужасе, ожидая того мгновения, когда сам земной шар и все несхожие между собой народы, составляющие человечество, задрожат при появлении своего Божественного Судьи.

Древнее широко распространенное представление о Тысячелетнем Царстве было тесно связано со вторым пришествием Христа. Согласно традиции, начало которой положил пророк Илия, считалось, что так как сотворение мира заняло шесть дней, и его нынешнее состояние должно было продлиться шесть тысяч лет от сотворения. Та же аналогия приводила к заключению, что за этой долгой эпохой труда и борьбы, которая теперь уже близится к концу, придет радостная праздничная суббота, которая будет продолжаться тысячу лет, и Христос вместе с торжествующим отрядом святых и избранников, избежавших смерти или чудесным образом воскрешенных, будет царить на земле до того времени, на которое назначено последнее воскресение мертвых, когда оживут они все. Эта надежда была так приятна верующим, что Новый Иерусалим – место, где будет находиться это благословенное царство, – быстро оказался расписан всеми самыми радостными красками вымысла. Счастье, состоящее лишь из чистых духовных удовольствий, показалось бы слишком утонченным для его жителей, которые, как предполагалось, по-прежнему имели бы человеческий облик и чувства. Сад Эдема с его удовольствиями пастушеской жизни уже не подходил для того более развитого состояния общества, в котором находилась основная часть Римской империи. Поэтому был воздвигнут город из золота и драгоценных камней, а его окрестностям дано сверхъестественное обилие зерна и винограда; этими сами собой выраставшими дарами земли счастливые добросердечные жители царства наслаждались свободно: их не ограничивал ни один завистливый закон о чьей-то исключительной собственности. Уверенность в таком Тысячелетнем Царстве старательно внушали христианам, сменяя друг друга, отцы церкви, от Юстина Мученика и Иренея, которым случалось беседовать с учениками самих апостолов, до Лактанция, который был наставником сына Константина. Хотя это представление, может быть, было принято не всеми, похоже, что оно господствовало среди православных христиан; оно кажется настолько хорошо приспособленным к желаниям и предчувствиям людей, что, должно быть, внесло очень большой вклад в развитие христианской веры. Но когда здание церкви было почти построено, эта временная подпорка была снята. Учение о Царстве Христовом на земле сначала стало рассматриваться как имеющее глубокий смысл иносказание, потом, с течением времени, как сомнительное и бесполезное мнение и в итоге – как нелепый вымысел еретиков и фанатиков. Таинственное пророчество, которое все еще входит в святой канон, но какое-то время считалось поощряющим отмененную точку зрения, едва не было осуждено церковью.

Пророчество, обещавшее ученикам Христа счастливое и славное царствование на земле, неверующему миру предсказывало самые ужасные бедствия. Построение нового Иерусалима должно было идти одинаковым шагом с разрушением мистического Вавилона, а поскольку императоры, правившие до Константина, упорствовали в поклонении идолам, словом «Вавилон» стали именовать город Рим и Римскую империю. Ему был уготован полный набор тех бедствий, которые могут постичь процветающий народ: междоусобная вражда, вторжение самых свирепых на свете варваров из неизвестных северных краев, мор и голод, кометы и затмения, землетрясения и наводнения. Все это были лишь предварительные тревожные знамения, предвещавшие великую катастрофу Рима, когда страна Сципионов и Цезарей будет сожжена Небесным огнем и город на семи холмах со своими дворцами, храмами и триумфальными арками будет погребен в огромном озере огня и щебня. Однако тщеславию римлян могло немного польстить то, что их верховная власть будет длиться, пока существует сам мир, а мир так же, как некогда погиб от водной стихии, будет во второй раз быстро уничтожен стихией огненной. В этом представлении о пожаре, который охватит весь мир, вера христиан очень удачно совпала с традициями Востока, философией стоиков и нашла себе подобия в природе; даже страна, из религиозных побуждений выбранная христианством по времени и главной жертвой пожара, была лучше всего приспособлена для этого естественными силами природы – глубокими пещерами, слоем серы на почве и многочисленными вулканами, вроде Этны, Везувия и Липари. Самый чуждый тревогам и страху скептик и тот не мог не признать, что гибель мира в его нынешнем виде от огня сама по себе была очень вероятна. Христианин, который основывал свое убеждение, что так будет, прежде всего на авторитете традиции и на толкованиях Священного Писания и гораздо меньше – на обманчивых доводах разума, ожидал этой гибели с ужасом и уверенностью, что она наступит обязательно и скоро; а поскольку эта величественная картина постоянно присутствовала в его уме, он считал любое бедствие, постигавшее империю, безошибочным признаком того, что мир доживает последние дни.