Пьер-Андре Тагиефф - Протоколы сионских мудрецов. Фальшивка и ее использование

Первые признаки общественного интереса к «Протоколам» я заметил в 1918 г., во времена атамана Краснова, когда я находился на Дону [119]. Издание 1917 г. прошло почти незамеченным из-за революционных волнений. Выпуском нового, дешевого издания книги руководили в 1918 г. в Новочеркасске г-н Измайлов, московский присяжный поверенный, и подполковник Родионов [120], автор романа «Наше преступление».

Книгу рекламировала газета «Часовой», известная своими призывами к погромам.

Еще задолго до отставки Краснова Донское собрание потребовало прекратить любую финансовую поддержку газеты, и она перестала выходить в феврале 1919 г.

Именно тогда центр антисемитской пропаганды и склад «Протоколов» были переведены в Ростов; после отставки Н.Е. Парамонова, который непродолжительное время руководил департаментом пропаганды правительства Деникина, распространение этой книги возобновилось. В качестве руководителя политической службы Донской армии, службы, готовившей для командования этой армии доклады по внутренней и внешней политике, я располагал данными о том, что не только Пуришкевич, но и немало других публицистов, связанных с департаментом пропаганды правительства Деникина, занимались распространением «Протоколов» в Ростове, Харькове и Киеве [121].

«Протоколы» направляли в части Добровольческой армии, в подразделения кубанских казаков, впрочем, без участия кубанского правительства. Книжка давала пищу для агитации за погромы и в данном отношении принесла результаты одновременно блестящие и самые пагубные. Эта пропаганда разложила войска, оправдывая грабежи, и была одной из причин нашего поражения.

Протоиерей Георгий Шавельский, глава военного духовенства, направил полковым духовникам циркуляр против этой пропаганды, но его эффект был сведен к нулю поведением части офицеров.

Летом 1918 г. в Ростов приехал бывший профессор Московской духовной академии г-н Малахов, который начал антисемитскую агитацию, опираясь на «Протоколы». Генерал-лейтенант Семенов, городской начальник, не смог ей воспрепятствовать, ибо выступления Малахова устраивал департамент пропаганды правительства Деникина.

На Дону, начиная с февраля 1919 г. и в течение того времени, когда государственная власть существовала в Донской республике фактически как независимая власть, распространение «Протоколов» не было разрешено.

«Протоколы» сыграли важную роль в погромах на Украине. Один из моих друзей, полковник Дзугаев, осетин по национальности, рассказал мне о следующем характерном факте. Оказавшись в Киеве во время борьбы между гетманом Скоропадским и Петлюрой, он бежал оттуда, переодевшись, чтобы отправиться на Дон. Беглеца арестовали петлюровцы, первоначально принявшие его за еврея, и хотели расстрелять. Один из командиров во время допроса Дзугаева так объяснил это намерение: «Вы хотите дать нам царя с золотой головой. Так было сказано на заседании ваших Сионских мудрецов» [122]. Причины волны погромов, которая захлестнула Украину, кроются, по-видимому, в этой агитации, а не в политике Директории.

Период правления генерала Врангеля в Крыму был по преимуществу временем антисемистской пропаганды, базировавшейся на «Протоколах». Профессор Малахов, священник Востоков, журналисты Ножин и Руадзе, субсидируемые правительством, на всех перекрестках кричали об опасности «Протоколов» и о всемирном жидомасонском заговоре. Однако эта шумная кампания не принесла реальных и существенных результатов.

Заключая, заметим, что даже в России, где увидели свет «Протоколы», их влияние долгое время оставалось ничтожным. Оно проявилось лишь как попытка оправдать в принципе разбои Гражданской войны.

Вот почему я с некоторым удивлением обнаружил, что «Протоколы сионских мудрецов» переведены на главные европейские языки. Есть основания предположить, что этот интерес проявился в связи с действительно апокалипсическими событиями нашей эпохи, событиями, необъяснимыми для большого числа людей. Но мне кажется, что этот метод объяснения исторического катаклизма очень похож на тот, к которому прибегают восточные гадалки на набережной Галаты, которые бросают наугад камешки и монетки и в образуемых ими рисунках показывают вам смутные черты настоящего и будущего. В истории распространения «Протоколов» достоин уважения тот факт, что за исключением небольшой группы лиц представители Русской церкви, несмотря на ошибки недавнего прошлого, смогли удержаться от участия в этом предприятии. Особенно знаменательным было отношение к Нилусу оптинских «старцев».

Я убежден, что дух Церкви выражают не люди типа Востокова и Малахова, но отшельники, познавшие мудрость Господню. Для людей действительно религиозных, для тех, кто не рассматривает веру в качестве ancilla politics, «служанки политики», христианская эсхатология выражается не в болезненных разоблачениях какого-то Нилуса, пророка духовного упадничества, но в светоносном учении В.С. Соловьева, этого современного Отца вселенской Церкви, который в своем последнем из «Трех разговоров» о нынешних временах предчувствовал близкое единение всех сынов единого Бога ради защиты общего достояния, ибо вся наша духовная культура зиждется равным образом на вечных основах двух Заветов.

Свидетельство Александра дю Шайла очень стесняло безусловных защитников «Протоколов»; ими была разработана аргументация для самозащиты, которая состояла в том, чтобы порочить всех критически или скептически мыслящих людей, осмелившихся поставить под сомнение подлинность документа, указывая на еврейское происхождение этих людей или на их связи с евреями. Однако А. дю Шайла являлся более близким к русским антисемитам, чем к евреям-большевикам, воином, добровольно вступившим в Белую армию. Защититься от него с помощью риторического пояса безопасности было невозможно. Поэтому в ход пошла другая тактика: необходимо было опорочить его моральный облик, представить дю Шайла сомнительным свидетелем. Эту задачу взяла на себя Л. Фрай, предъявившая противоположное свидетельство (вероятно, внушенное) некой «русской дамы, госпожи Фермор, якобы знавшей дю Шайла в России. Этого человека она обрисовала как «авантюриста» [123], карьериста и приспособленца, готового на любое отречение от собственных слов ради достижения своих целей. Отсюда – предположение о том, что этот недостойный гой мог стать большим евреем, чем сами евреи… Данное предположение названная госпожа Фермор доказывает, прибегая к аналогии:

[Он] показал себя более ортодоксальным, чем сам патриарх. […] Именно благодаря ему я узнала о существовании книг Дрюмона, о которых он отзывался в высшей степени похвально; он рекомендовал мне познакомиться с этими книгами, чтобы иметь возможность судить, насколько евреи завоевали Францию, и он предсказывал ту же судьбу России. […]. Каков же было мое изумление, когда я прочитала его сегодняшние обвинения против Дрюмона, сочинения которого он называет провокационными и лживыми. А между тем он так ими раньше восхищался! [124]