Роберт Грейвс - Белая Богиня

Свергнув с престола царицу Белили, Бел сделался верховным правителем Вселенной, отцом бога Солнца и бога Луны, и стал притязать на роль бога-творца; впоследствии подобного признания добился выскочка – вавилонский бог Мардук. Бел и Мардук в конце концов стали отождествляться, а поскольку Мардук был богом весеннего солнца и грома, Бел, еще до того, как европейцы переняли его культ у финикийцев, также превратился в некое подобие солярного Зевса.

По-видимому, Бели изначально был богом Ивы, вещим сыном Белили, но затем стал богом Света, а в Британии в IV в. до н. э., во время битвы деревьев, его сын Аматон взывал к его могуществу, чтобы низвергнуть Брана Ольхового, двойника которого, вероятно, подобным же образом уже лишили власти в Палестине. В то же самое время Гвидион Ясеневый низвергнул вещего бога Арауна, дерево которого осталось неизвестным. Все детали этого процесса обмена божественными функциями будут рассмотрены ниже.

Автор «Легенды о Талиесине», вероятно, идентифицировал Аматона с Ллеу Ллау, бриттским Гераклом, поскольку в «Песне о детях Лира» («Cerdd am Veib Llyr») он говорит:

Ситуация осложняется тем, что барды иногда упоминают Бели, описывая море, и поэтому возникает соблазн предположить, что он был морским божеством, волны – его конями, соленая вода океана – его вином. Однако подобные упоминания, возможно, всего-навсего воздают ему должное как богу – покровителю Британии, его «медового острова», как наречен он в одной из «Триад», – ни один бог не сможет царить над островом, если не подчинит себе омывающие его воды, – и одновременно намекают на то, что, будучи солярным божеством, он каждый вечер на закате «пьет воды Запада» и что белые кони традиционно посвящены солнцу.

Последний вариант знаменитого боя Бели и Брана – это изображенная Мэлори в «Смерти Артура» история братьев Балина и Балана, которые по ошибке убивают друг друга. Однако, как указывает Чарльз Сквайр в своем труде «Кельтский миф и легенда», Бран появляется в этом путаном романе и в других обличьях. В образе короля Брангориса (Брана из Гауера) он приводит на поле брани пять тысяч верховых, готовых сражаться под его началом против Артура. Но в облике сэра Бранделя, или Бранделиса (Брана из Гвейлса), он мужественно бьется на стороне короля Артура. В образе Бана, короля Бенвика (короля «четырехугольника», именуемого «Каер Педриван» («Caer Pedryvan») в поэме «Песнь об Аннуне» (или «Сокровища Аннуна», «Preiddeu Annwn»), которая будет подробно рассматриваться в главе шестой), он – иноземный союзник Артура. В образе Лодегранса, по-валлийски Огира Врана, он – тесть Артура. А в образе Утера Бена («чудесной главы»; намек на поющую голову, погребенную на Тауэр-Хиллском холме) он – отец Артура. Нормандско-французские труверы и Мэлори, собиравшие и сличавшие Артуровы романы, не осознавали исторического и религиозного значения мифов, не интересовались ими и поступали с ними весьма вольно. Они позволяли себе «усовершенствовать» повествование в соответствии со своим новым кодексом рыцарской чести, принесенным из Прованса, и, ни перед чем не останавливаясь, грубо разрушали модели древних мифов. Валлийский менестрель не смел о таком и помыслить.

Злоупотребление творческой свободой, в котором повинны современные романисты и новеллисты, уверяющие, будто вправе подчиняться лишь собственному воображению, не дает изучающим мифологию осознать, что в Северо-Западной Европе, незнакомой с греческим романом эллинистической эпохи, рассказчики не выдумывали сюжетные ходы и персонажей, а всегда лишь заново излагали одни и те же традиционные повествования и начинали импровизировать, только когда их подводила память. До тех пор пока перемены в сфере религии или в структуре общества не вынуждали их видоизменять сюжет или осовременивать эпизод, их аудитория ожидала знакомых, исполняемых по старинке сказаний. Почти все эти повести содержат объяснения теории ритуала или религии, с вкраплениями исторических данных, иными словами, они есть корпус наставлений, напоминающий священные писания иудеев и имеющий с ними много общего.

Поскольку постулируемое здесь предположение о тесной связи между религиями Древней Британии, Греции и Иудеи явно вызовет протест, я предпочел бы немедленно заявить, что я не британский еврей и никак не отстаиваю позиции иудаизма. Я лишь утверждаю, что в различные периоды второго тысячелетия до н. э. пришедшие с северо-востока и с юго-востока завоеватели вытеснили с берегов Эгейского моря союз занимавшихся торговлей племен, которых египтяне называли «народами моря», что некоторые из этих племен отправились на север по давно установленным торговым путям и в конце концов достигли Британии и Ирландии и что другие двинулись на запад, тоже по уже известным торговым путям, и пришли в Ирландию через Северную Африку и Испанию. Часть этих рассеявшихся племен вторглась в Сирию и Ханаан, в том числе филистимляне, которые отняли Хевронское святилище в Южной Иудее у едомитян Халева. Однако халевиты («кениты», «люди-псы»), союзники иудейского колена Иудина, отвоевали его два столетия спустя и одновременно переняли значительную часть религиозных верований филистимлян. Эти заимствования были окончательно систематизированы в Пятикнижии вместе с корпусом семитских, индоевропейских и малоазиатских мифов, охватывавших религиозные традиции неоднородного в этническом отношении союза иудейских племен. Таким образом, связь между древними мифами иудеев, греков и кельтов основана на том факте, что все эти народы были цивилизованы одними и теми же эгейскими племенами, которые они когда-то завоевали и которые затем растворились в их составе. А это, в свою очередь, может быть интересно не только любителю древностей, так как привлекательность современного католицизма для широких масс, несмотря на патриархальную Троицу и исключительно мужское священство, зиждется скорее на эгейской традиции матери и сына, к которой медленно вернулся католицизм, чем на элементах культа арамейского или индоевропейского бога-воина.

А теперь стоит подробно остановиться на деталях исторического развития данайцев (Туата Де Дананн). Богиня Дану, Даная, или Дон, в римских источниках предстает как бог Донн, божественный отец Коттия, священного царя коттиев – конфедерации лигурийских племен, давших имя котским Альпам. Коттий, Котий или Котис – широко распространенное имя. Котиями именовалась фракийская династия IV в. до н. э. и I в. н. э., а каттины и аттакотты Северной Британии и многие племена, в названиях которых фигурировал корень «катт-» или «котт-» и которые расселились на самых разных территориях между Фракией и Британией, по-видимому, ведут свое происхождение от Коттия, царя коттиев. В Пафлагонии, на южном берегу Черного моря, также существовала династия Котиев. Все они, по-видимому, были наречены в честь богини Котис, или Котито, или Котитто, оргиастический культ которой бытовал во Фракии, в Коринфе и на Сицилии. Согласно Страбону, ее ночные оргии, котитии, совершались так же, как и оргии во славу Деметры, древнегреческой богини ячменя, и Кибелы, фригийской богини, владычицы львов и пчел, в честь которой ритуально оскопляли себя молодые люди. На Сицилии участники котитий носили ветви, на которых развешивались плоды и ячменные лепешки. В классической легенде Котт выступает сторуким братом сторуких великанов Бриарея и Гия, союзников Зевса в войне с титанами, происходившей на границе Фракии и Фессалии. Этих чудовищ называли гекатонхейрами («сторукими»).