Томас Бойс - Дети-одуванчики и дети-орхидеи

Пожилой пилот, ветеран Второй мировой войны, мужественно ведет одномоторный самолет сквозь снежную бурю, а в салоне вопит беременная женщина. На море не бывает праздников. Мне выпало испытание, которое потрясло каждую жилку моего одуванчикового корня и истощило его до последней капли жизненного сока. Шел 1978 год, и я, тридцатидвухлетний новоиспеченный педиатр, не имел ни малейшего представления, как закончится этот день.

Два часа назад, в пять утра, меня вырвал из беспокойного сна звонок из больницы «Кроунпойнт Индиан», расположенной в засушливом забытом уголке на востоке, на территории, принадлежащей индейцам навахо. Я оказался единственным педиатром на сто, а то и больше километров вокруг и отвечал за все серьезные случаи, касающиеся здоровья детей, рожденных и нерожденных. Мы с Джилл жили у подножия поросшего кустарником холма в Нью-Мехико, в доме для государственных служащих, неподалеку от больницы на тридцать коек. Всего несколько шагов от порога – и я попадал в предродовое и родильное «отделение». Оно состояло из единственной комнаты со столом, оборудованным подставками для ног, и фотографией президента Джимми Картера на стене, начальственно наблюдающего за всеми акушерскими манипуляциями. Мне казалось, что он немного смущен из-за того, что очутился в таком месте.

И вот я оказался перед фактом появления маленьких двухдюймовых ножек преждевременно рождающегося младенца, выходящего, словно нарцисс весной, из лона коренной американки чуть старше двадцати лет. Она никогда не была у врача и уже родила двоих детей. По срокам у нее шла тридцать вторая неделя беременности, но ее живот выглядел намного больше, чем положено на этой стадии. Мы провели исследование с использованием методов визуализации и обнаружили не одного, а двух недоношенных младенцев.

Больница в Кроунпойнте, особенно сорок лет назад, была совсем не тем местом, где хотелось бы принимать роды с высоким риском, да еще недоношенных близнецов, один из которых уже высунул левую ножку и покачивал ею. Так что я схватился за телефон и начал обзванивать относительно близлежащие центры высокоспециализированной медицинской помощи с отделениями для реанимации новорожденных. Я быстро задавал вопросы и переходил к следующим центрам по списку, все более отдаленным. Все больницы с отделениями для недоношенных – в Альбукерке, Гэллапе, Финиксе и Таксоне – были переполнены уже прибывшими новорожденными, требовавшими специального ухода. В конце концов у меня осталась последняя попытка: я дозвонился в детскую больницу при Университете Колорадо и с колоссальным облегчением узнал, что они могут принять моих крохотных, почти рожденных близнецов навахо.

Я разбудил другого молодого врача, самого опытного специалиста по родовспоможению в нашем малочисленном коллективе, и попросил встретить меня в «аэропорту» Кроунпойнта – на полосе высохшей грязи, с которой кое-как соскребли траву и кустарник, насколько с ними мог справиться маленький бульдозер. Коллектив нашего отделения состоял из пяти обученных, но совсем неопытных врачей-ординаторов разных специальностей, которых по уши погрузили в их первую настоящую медицинскую практику. Собранные вместе, мы представляли собой весьма живописное зрелище: неопытные и пугливые новички, этакое товарищество молодых докторов, заброшенных в американский третий мир. Джил, мой сонный, но готовый ко всему товарищ по этому утреннему предприятию, прибыл в «аэропорт», нашел пожилого пилота, которого звали как-то вроде Старины Боба, привыкшего к полетам в пустынной местности, и такой же древний самолет. Мы погрузили молодую мать (назовем ее Сирена, в честь ее поразительной безмятежности во время последующих событий), поставив каталку за креслом пилота. Джил разместился с «рабочей» стороны, я – рядом с Сиреной, вооруженный единственным реанимационным комплектом для новорожденных с маской, мешком Амбу для вентиляции легких и небольшим кислородным баллоном. Мы взлетели в огромное, высокое небо пустыни, уже тронутое яркими красками мексиканского рассвета. Пока жаловаться было не на что.

Самолет поднялся примерно на три километра, и нам показалось, что все идет нормально. Джил контролировал положение детей в родовых путях Сирены, я был готов начать реанимационные мероприятия, если ребенок решит появиться на свет до приземления, а Старина Боб вез нас на север через покрытые снегом Скалистые горы. Периодически он бросал нежные взгляды через плечо: в его самолете подобные сцены разыгрывались нечасто. Но когда мы приблизились к границе штатов Колорадо и Нью-Мексико, на нас обрушилась снежная буря ужасной силы. Небо зловеще потемнело, лобовое стекло затянула снежная мгла, а вид за полупрозрачными иллюминаторами заполнило море гигантских белых гор и безликих равнин. Самолет начал трястись, словно белка в волчьей пасти, подпрыгивая и падая на пятьдесят-сто метров в головокружительной пляске и сопротивляясь власти Старины Боба, который и без того управлял им не очень уверенно, словно находился на грани заболевания паркинсонизмом. Сирена, уже напуганная перспективой рождения своих близнецов в бурном воздухе, прямо на руки желторотых докторов, начала рожать всерьез и тужиться. Джила неожиданно сразила «морская болезнь» чудовищной силы, его рвало, и все это превращало кабину самолета в гигантскую работающую стиральную машину, где перемешивались рвота, околоплодная жидкость и моча. Старина Боб был ошеломлен, но твердо намерен доставить на место свою бытовую технику.

В хрупкости орхидей заложены огромная сила и спасительная красота.

А потом первый близнец, чья ножка стала маленьким розовым предвестником сегодняшнего приключения, полностью явил себя миру и выпал прямо в трясущиеся руки Джила. Джил пережал и перерезал пуповину, прочистил воздухоносные пути младенца при помощи спринцовки и передал мне напряженного и вопящего младенца-навахо. Я завернул маленького индейца в термозащитное покрывало, положил на колени головой от себя и начал давать ему кислород при помощи маски. Он справлялся не так уж плохо для бедного коренного американца, зачатого в отдаленной резервации и развивавшегося в утробе без врачебной помощи. Теперь его запустили в холодный снежный мир над равнинами Нью-Мексико. Мальчик был молодцом; на самом деле меня удивляла его столь явная жизнеспособность – он хотел жить!

Через несколько минут второй младенец последовал за братом: это было столь же шумное, скользкое и яркое появление. Когда мы впоследствии составляли отчет, стало ясно, что близнец А появился на свет в Нью-Мексико, а близнец Б – определенно в Колорадо. Это были совершенно одинаковые близнецы, рожденные в разных штатах, в самолете, летящем сквозь снежную бурю со скоростью 150 километров в час. Одинаково закутанные в термоодеяла, как поросята в полотенца, оба мальчика лежали у меня на коленях, по очереди получая пятнадцатисекундный впрыск кислорода и искусственную вентиляцию легких.