Стефан Кларк - Боже, спаси Америку! Наблюдая за американцами

– О, Пол, ты звонишь мне, только когда тебе негде жить, – сказала Элоди.

Спешу внести ясность: мы познакомились с ней, когда я работал на ее отца, Жан-Мари. Тогда я подыскивал себе жилье в Париже, но попадались лишь замызганные клетушки.

Я ввел ее в курс дела, рассказав, где мы с Алексой остановились и почему сбежали. Бежать пришлось на метро. Отыскав ближайшую станцию сабвея, мы минут пятнадцать прождали поезда, едва не окоченев от холода. Все десять остановок до Верхнего Ист-Сайда пассажиры вагона таращились на нас, явно недоумевая, что здесь забыли эти двое туристов – наверняка перепутали поезд на аэропорт Кеннеди.

– Судя по всему, вам требуется сытный американский завтрак, – заключила Элоди. – Выбирайте, что хотите, здесь все вкусное. – Наряду с новым французским видом она приобрела американский акцент и ту громкость голоса, которая подчеркивала исключительную важность каждого произнесенного ею слова.

Мои биологические часы никак не могли разобраться, что же мне хочется съесть. Пока я пытался сделать выбор между порриджем (или овсянкой), двойным чизбургером с фри и сливочным мороженым с горячей шоколадной глазурью, невысокий парнишка в белой рубашке с логотипом закусочной подошел к нашему столику и налил нам воды. Кажется, это была греческая закусочная, но обслуживали здесь сплошь мексиканцы, на лицах которых лежала печать наследия инков.

– Я бы предложила вам остановиться у меня, – сказала Элоди, – но есть один деликатный момент. Я присматриваю за домом одного парня, а он сейчас как раз вернулся.

– Ты присматриваешь за домом даже в его присутствии? – спросил я.

– Да. Это большая квартира. И принадлежит она Клинту Хайвею.

– Кому?

Алекса и Элоди расхохотались и объяснили, что речь идет об одном из старых французских рокеров, которые начинали свою карьеру с того, что меняли имя с Жан-Клода Дюпона или Жака Леклерка на более или менее американское и перепевали англоязычные хиты. Первой записью Клинта была французская версия песни «Земляничные поля» [26] Песня « Strawberry Fields Forever », записанная группой «Битлз» в 1967 году. , которую назвали «Я – клубничный пирог». Либо французский переводчик оказался халтурщиком, либо он принимал те же наркотики, что и Джон Леннон, но в куда больших количествах.

– А что случилось с Клинтом? Он как-то внезапно исчез, – спросила Алекса. – И слава богу, конечно.

– Он по-прежнему записывается, но да, ты права, его практически не видно и не слышно. Дело в том, что с ним произошел… э… несчастный случай. – Элоди, казалось, стало неловко за своего хозяина. – Впрочем, вы сами все увидите. Я отвезу вас к нему, пока мы не решим с вашим отелем.

В конце концов я проглотил и овсянку, и двойной чизбургер с фри, и мороженое с глазурью. Желудок расперло так, будто во мне надулся спасательный жилет.

Я заметил, что никто из посетителей закусочной не наедался, как я. Один из официантов принимал заказ у четверки худых, как щепки, дам в дизайнерских спортивных трико.

– Рогалик с кунжутом, поджаренный, со сливочным сыром, – произнесла темноволосая королева аэробики, выдавая по слову в минуту, словно парень был законченным придурком.

– Я могу рассчитывать на латте? – спросила ее подруга, выжидательно глядя на официанта, будто сомневаясь в том, что столь экзотические напитки уже просочились в эту часть города.

Никто из них не сказал ни «здравствуйте», ни «пожалуйста». Я подумал о том, что, возможно, жители Нью-Йорка так уверены в своих правах потребителей, что не считают уместной вежливость.

Элоди проследила за направлением моего взгляда:

– Они все приходят сюда пообщаться после фитнеса, а потом идут домой, смотреть, как няня кормит из бутылочки их малышей, – пояснила она. – Это коренные жители Верхнего Ист-Сайда. Всё, пошли поищем вам отель. – Она протянула руку, словно хотела выхватить кофейник у проходящего мимо официанта. – Чек? [27] Check ( амер .) – счет; Czech – чех.

Мне показалось, что парень сейчас ответит: «Нет, мексиканец, но спасибо, что спросили».

Элоди вывела нас на оживленную авеню, залитую солнцем, которое щедро светило с безоблачного неба. Именно таким я и надеялся увидеть Нью-Йорк. Обшарпанные кирпичные здания с шикарными магазинами на первом этаже, высотные жилые дома с коробками кондиционеров, похожими на маленькие холодильники, разметанные по фасаду Суперменом. И повсюду были люди, толпы людей, которые перемещались с удвоенной скоростью, возможно, из-за холодного ветра, который так и норовил обкусать носы. Половина мирового парка такси в панике мчалась на юг, словно в надежде на то, что в центре города будет теплее.

Мы поволокли свои чемоданы на квартиру Элоди, и по дороге она показывала нам, как США – ну, или хотя бы эта часть Манхэттена – повторно колонизируются Францией, спустя двести лет после того, как французы продали свои последние территории на американском континенте молодой республике.

Пройдя всего три квартала, мы успели увидеть два бутика французских модных домов, один французский магазин детской одежды, французскую парикмахерскую, французскую булочную и кондитерскую, где коробки конфет были выложены, словно скульптурные композиции в Музее современного искусства (да и в цене они не уступали экспонатам такого музея). И это не считая двух маленьких галерей с полотнами Матисса и Пикассо в витринах.

– Вот видишь, – сказал я Алексе, – Америка не единственная страна, которая осуществляет экспансию.

– Да, но Франция делает это с помощью Матисса, а не «Макдоналдса».

Американцы, которых я встречал в Париже и Лондоне, всегда пытались уверить меня в том, что у них построено бесклассовое общество, но, глядя на дом, в котором обитала Элоди, в это верилось с трудом. Этот особняк не имел ничего общего с теми многоквартирными трущобами, которые мы видели, возвращаясь из Бронкса. Начать с того, что он великолепно просматривался с высот Центрального парка. Фасад был богато украшен каменной кладкой в стиле ар-нуво, и длинный зеленый навес тянулся от парадной двери прямо до тротуара. Предполагалось, что сюда заезжают на лимузинах, а не тащат свой багаж волоком, как это делали мы.

Швейцар в униформе бросился открывать тяжелую дверь в медной раме. Это был пожилой мужчина с зализанной прической в стиле Элвиса, и нас с Алексой он смерил таким взглядом, будто мы, молодые скваттеры, собираемся заночевать на белом мраморном полу его холла.

Элоди величественно проплыла мимо него, бросив на ходу, чтобы он помог Алексе с багажом.

– Дай ему доллар, когда подойдем к лифту, – сказала она мне по-французски.

Квартира Элоди на четвертом этаже была, как она и предупреждала, «довольно большая». Одну стену гостиной, отделанной деревянными панелями, занимал телеэкран размером чуть меньше, чем в кинотеатре, а темные коридоры, разбегавшиеся во все стороны, казалось, тянулись до Бруклина.